— Первый послевоенный, — с волнением произнес Корнев, нежно поглаживая фары. — Фу ты, черт, даже слеза прошибла, до чего хорош! А главное, свой, отечественный.
Они обошли машину раз и два, забрались в кабину, осмотрели управление. Снова обошли, радуясь, как дети, драгоценному подарку.
Около четвертой диспетчерской стоял тракторист, из демобилизованных, — молодой разбитной парень со звездообразным шрамом на щеке, который как-то очень шел к его озорному лицу. Он, играя глазами, приводил в трепет Крошку замысловатыми фронтовыми комплиментами. Увидев Корнева, Крошка что-то шепнула своему неожиданному ухажеру. Тот подтянулся, привычным жестом скользнул руками по швам и взял под козырек:
— Здравия желаю, товарищ майор!
— Вольно, — с удовольствием ответил Виталий Осипович. — Флиртуете?
— Как полагается при заторе, товарищ майор.
— Моя фамилия Корнев.
— Ну, сразу-то и не привыкнешь к гражданскому обиходу. Все кажется: товарищ майор. Как-то красивее получается. Вроде родня. Свой человек.
Корнев присел на скамеечку. Крошка охорашивалась и беспричинно смеялась. Тракторист, свертывая цигарку, победительно поглядывал на нее.
— Такой дивчине цены не было бы в прифронтовой полосе.
— Уж вы скажете! — пискнула Крошка.
Корнев понял разбитного тракториста: в прифронтовой полосе все девчата хороши. Он сказал укоризненно:
— Это уж вы очень…
— Да я же говорю, — не унимался тот, — такую девчиночку в карман спрячешь, никакой даже самый глазастый старшина не заметит.
— Насмешники, — кокетничала Крошка, — меня как раз очень все замечают.
Только телефонный звонок отвлек ее от дальнейших Приятных разговоров. Подошел встречный лесовоз, уехал на сверкающей машине веселый тракторист.
Вечером, как и всегда, Виталий Осипович сверял по своему блокноту: все ли сделано.
Он сидел один в своем «капе». За стенкой кто-то проверял мотор. Мотор то ровно рокотал, то завывал, переходил на гул, заставляя дребезжать стекла. Шофер крикнул кому-то: «Прикрой газ!», и снова рокотал усмиряемый мотор.
Эти звуки никогда не мешали Корневу сосредоточиться. Записи в блокноте отмечались птичкой — знаком выполнения — или переносились на завтра, на послезавтра. Он подводил итог дня.
Все. Кончился день, очень хороший, ясный, солнечный.
Такой хороший, что с ним не жаль и расстаться для грядущего дня. Из пустого, бестолкового дня уходишь с таким чувством, словно тебя обокрали или обманули.
Нет, сегодняшний день не обманул. Расставаться с ним легко и немного грустно. Грусть. Вот она, лежит в нагрудном боковом кармане гимнастерки, и когда привычным движением хочешь положить туда рабочий блокнот, она напоминает о себе, цепляясь за коленкоровый корешок.
ДЕНЬ, КОТОРОМУ НЕТ КОНЦА
Оказалось, что день еще продолжается. Дома в большой столовой за сверкающим самоваром сидела Валентина Анисимовна. Поставив полные локти на стол и положив круглый девичий подбородок свой на сплетенные пальцы, она слушала, что рассказывал Петров. А он, рассказывая, мешал ложечкой в стакане, и, видно, мешал давно уже, потому что чай остыл. Увидав Виталия Осиповича, он еще раз крутанул ложечкой и вынул ее из стакана.
Против Петрова сидела Женя. Когда вошел Корнев, она вспыхнула и, поставив чашку на стол, тихонько сказала:
— Ах!
Петров внимательно разглядывал чайную ложечку, повертывая ее перед глазами. По его лицу бегал светлый блик. Наступила минутная тишина.
Ивана Петровича еще не было, дети спали.
— Чаю хотите? — спросила Валентина Анисимовна. — Ужинать будем, когда залётко придет.
Виталий Осипович взял стакан. Он был спокоен. Он улыбался, зная, что день, который так хорошо прошел, не может кончиться плохо. Его открытая улыбка успокоила Валентину Анисимовну.
— Афанасий Ильич с хорошей новостью.
Квадратное лицо Петрова засветилось радостной и немного смущенной улыбкой, но он тут же напустил на себя суровость.
— Вот. Это действительно хорошо! — сообщил он. — Детей Ульяна Демьяновна нашла.
Но Валентина Анисимовна перебила его:
— Тамара-то большенькая. Десять лет ей. А сынок, Анатолий, пятилетний. В детском доме нашла.
Сказав это, она взяла у Петрова его стакан.
— Дайте, я вам горячего налью.
Наливая чай, сказала деловым тоном:
— Надо Паниной отдельную комнату, и так встретить, чтобы почувствовала — домой приехала. Кроватки детские в нашей мастерской сделают. Одежду, одеяла, посуду соберем. Кое-что в магазине есть. Дело за комнатой. Обязательно отдельную комнату.
— А может быть, квартиру? — не улыбаясь и очень по-деловому спросил Виталий Осипович, поглядев на Петрова. Но, не выдержав вопросительного и строгого взгляда Афанасия Ильича, улыбнулся. Так хорошо, задушевно улыбнулся, что обидеться никак было нельзя.
— Может быть, — мечтательно произнес Афанасий Ильич и тоже улыбнулся.
Виталий Осипович сказал, что квартира есть, две комнаты и кухня. Ждет хозяев.
— Где? — спросила Валентина Анисимовна.
— Та, что приготовили для меня, а я пока и в своем «капе» проживу, если меня отсюда выгонят.
— Глупости вы говорите! — рассердилась Валентина Анисимовна.
Но только один Корнев понял ее как следует.
Женя задумчиво разглаживала и без того гладкую скатерть. Она по-своему поняла Виталия Осиповича, когда он отказался от квартиры. Она любила мечтать, подменяя мечтой действительность, когда та не вполне ее удовлетворяла. И украдкой, очень осторожно, но со всем пылом любви своей она уже жила в этой квартире, в этих комнатах, со своей неустанной заботой и любовью. Именно здесь, в этих уютных комнатах, Виталий Осипович поймет, как непростительно медлил он.
Женя знала, что так не будет. Но иногда мечта кажется реальнее действительности.
— Вы вместе с Мариной Николаевной уезжаете? — спросил Корнев, обращаясь к Жене. — Еще стаканчик покрепче, Валентина Анисимовна.
— Да, — надменно ответила Женя.
Передавая Корневу стакан, хозяйка спросила:
— Вы определенно решили насчет квартиры?
— Конечно, определенно, — твердо ответил Виталий Осипович.
Женя поднялась.
— Я пойду, Валентина Анисимовна.
Корнев осторожно взял Женю за руку, усаживая на место. Она подчинилась.
— Подождите, Женя. Все-таки надо поговорить.
— О чем? — печально спросила она, но осталась.
Афанасий Ильич понял, что его присутствие здесь не потребуется, и поспешил попрощаться. Валентина Анисимовна, забрав самовар, ушла на кухню.
Женя сидела, уронив руки на колени. Виталий Осипович спросил, где она думает учиться.
— Не знаю, — равнодушно ответила она.
— Это плохо. Надо знать. Мы сами выбираем свои дороги.
— Ах, не все ли равно, где я буду учиться! — с отчаянием воскликнула Женя, закрывая глаза.
— Мне это не все равно, Женя. Поймите, не все равно.
Она медленно подняла голову. Золотые кольца волос рассыпались по плечам. Так же медленно распахнула большие чистые глаза, словно спрашивала: это верно, что она слыхала сейчас, или ей только показалось? Такой вопрос нельзя оставить без честного ответа.
— Я хочу помочь вам, Женя, как очень хорошему и дорогому человеку. И прошу принять от меня любую помощь, как от товарища. Я ведь строитель. Скоро уеду на большую стройку. Хотите поступить в строительный техникум? Я тоже когда-то начинал учиться там. Это в нашем областном городе. Мы будем переписываться, будем встречаться, на практику вы приедете на бумкомбинат. Мы достанем учебники, программы, я помогу вам подготовиться. Хотите?
Она поднялась, подошла к нему:
— Я все хочу, что пожелаете вы.
— Ну, вот и хорошо, — рассмеялся Виталий Осипович, поднимаясь ей навстречу. Он взял ее под руку, и они стали ходить по большой столовой, обсуждая дальнейшие подробности Жениной жизни.