– Иногда мы о нем говорили, – сказал Альбинссон. – Все отмечали, что сблизиться с ним очень трудно. Но держался он всегда очень приветливо, всегда готов был прийти на помощь, а что замкнутый – ну что ж, значит, такой человек. Бывает же: ты ничего не знаешь о человеке, но относишься к нему с симпатией.
Валландер взвесил услышанное и решил сменить тему:
– Значит, он выходил на замену. Иногда надолго, иногда на короткий срок. А он когда-нибудь отказывался, если ему предлагали работу?
– Никогда.
– Ничем больше он не занимался?
– Насколько я знаю, нет. Если нужно, мог выйти на работу буквально через несколько часов.
– Значит, вы всегда могли его разыскать?
– Да.
– То есть он все время сидел дома и ждал звонка?
– Пожалуй, – серьезно сказал Альбинссон. – Пожалуй, именно такое впечатление у меня и было.
– Вы описали его как добросовестного, исполнительного и тщательного работника, но человека замкнутого и нелюдимого. Не было такого случая, чтобы он вас чем-то удивил?
Альбинссон задумался.
– Иногда он пел, – сказал он после паузы.
– Пел?
– Да. Пел. Ну, не в полный голос, а напевал.
– И что он напевал? В каких случаях? Пожалуйста, постарайтесь припомнить. Например, хорошо ли он пел.
– По-моему, он пел псалмы. Разбирает почту и поет. Идет к машине – поет. Насчет того, хорошо или плохо, сказать трудно. Он всегда пел вполголоса.
– Очень странно, – сказал Валландер. – Псалмы?
– Какие-то религиозные песни.
– Он что, верующий?
– Откуда же мне это знать?
– Отвечайте, пожалуйста, на мои вопросы, а не задавайте свои.
– В этой стране, по-моему, существует свобода вероисповедания. Он вполне мог быть, к примеру, буддистом, и никого это не касается.
– Буддисты не убивают молодоженов или веселящихся молодых ребят, – отрезал Валландер. – Что еще вы можете о нем сказать?
– Он очень часто мыл руки.
– Что еще?
– Должен сказать, что я один-единственный раз видел его с кислой миной. Я обратил на это внимание потому, что как раз тогда все веселились. Но потом он тоже присоединился к остальным.
Валландер уставился на Альбинссона:
– Расскажите об этом эпизоде поподробнее.
– Больше нечего рассказывать.
– Ему было неприятно, что людям весело?
– Ну, этого я не знаю. Но он мог, например, уйти, когда все начинали смеяться. Смех – признак веселья, не так ли?
Валландеру вспомнились слова Нюберга на пляже в Нюбрустранде, когда они приехали на место убийства молодой пары и фотографа, – убийца не переносит вида счастливых людей.
– Он никогда не проявлял признаков агрессии?
– Ни разу.
– А какие у него еще были особенности?
– У него не было особенностей. Он был, как бы сказать… неприметный…
Валландеру показалось, что Альбинссон хочет еще что-то сказать. Он терпеливо ждал.
– Я сейчас думаю, может быть, это и было его самой характерной чертой? – продолжил Альбинссон. – Что он любой ценой старался быть в тени… Никогда не стоял спиной к двери.
– Как это понимать?
– Старался, чтобы ему было видно всех, кто входит. И кто выходит.
Валландер понял, что имел в виду Альбинссон. Он посмотрел на часы – без девятнадцати четыре. Он набрал номер Анн-Бритт:
– Ты все еще с Сунделиусом?
– Да.
– Выйди в коридор.
Валландер поднялся.
– Я могу ехать домой? – спросил Альбинссон. – Жена наверняка с ума сходит.
– Позвоните ей. Можете разговаривать хоть час – государство оплатит. Но отпустить вас я пока не могу.
Он вышел в коридор и закрыл за собой дверь. Анн-Бритт уже дожидалась его.
– Что говорит Сунделиус?
– Отрицает, что когда-либо слышал имя Оке Ларстама. Повторяет, что они со Сведбергом никогда не занимались ничем другим, кроме как смотрели на звезды и посещали травника. Он очень зол. Думаю, я его раздражаю тем, что я женщина.
Валландер задумчиво кивнул:
– Мы можем его пока отпустить. Он наверняка не знает Ларстама. В этом деле сплошные тайны. У Сведберга были тайны от Сунделиуса.
– Какие тайны?
– Подумай сама.
– Ты хочешь сказать, что за этим стоит еще и любовный треугольник?
– Не за этим, а прямо посередине.
Она кивнула:
– Значит, я отправляю его домой. Когда надо сменить Ханссона?
Но Валландер уже принял решение.
– Пусть пока остаются на месте. А мы пойдем в квартиру Ларстама. Он вряд ли вернется этой ночью. Он прячется. Вопрос только – где? Если мы хотим ответить на этот вопрос, надо как следует осмотреть квартиру.
Он вернулся в комнату для совещаний. Альбинссон говорил по телефону с женой. Валландер знаком показал, чтобы он закруглялся.
– Вспомнили что-нибудь еще? – спросил он, когда тот повесил трубку. – Где, к примеру, может прятаться Оке Ларстам?
– Понятия не имею. Но это, кстати, тоже для него характерно.
– Что именно?
– Это человек, который умеет прятаться.
Валландер кивнул.
– Вас сейчас отвезут домой. Если вы понадобитесь, я позвоню.
Он проводил Альбинссона до дверей и проследил, чтобы его посадили в патрульную машину. Потом разыскал Нюберга и сообщил, что им надо вернуться в квартиру Ларстама.
– На этот раз дело пойдет быстрее, – сказал Нюберг. – Я уже натренировался.
В четверть пятого они вошли в квартиру Оке Ларстама. Валландер остановил группу перед дверью в комнату со звукоизоляцией.
– Нам надо ответить на два вопроса, – сказал он. – Первый – где он прячется и как его оттуда выкурить? Второй вопрос сам собой разумеется – надо понять, готовит ли он новые убийства. И то и другое жизненно важно. Было бы превосходно, если бы удалось найти его фотографию.
Он отвел Нюберга в сторону.
– Отпечатки пальцев, – сказал он. – Надо найти что-то, что железно связало бы Ларстама с преступлениями, иначе нам Турнберг житья не даст.
– Сделаю все, что могу.
Валландер зашел в изолированную комнату и сел на кровать. В дверях показался Ханссон. Валландер знаком попросил оставить его в покое. Ханссон вышел.
Зачем люди оборудуют комнаты со звукоизоляцией? – подумал он. Чтобы не слышать посторонних звуков. Или наоборот, чтобы никто не слышал, что происходит в этой комнате. В Истаде уличное движение не такое уж интенсивное. Он огляделся. Встал и сел – постель была очень жесткой. Он приподнял простыню – матраса не было. Ларстам спал прямо на дереве. Мазохист. Почему? Он опустился на колени и заглянул под кровать – пусто. Даже пыли нет. Он снова сел. Голые стены, ничего, кроме лампы. Он попытался представить себе Оке Ларстама здесь, в комнате. Тебе сорок четыре года. Родился в Эскильстуне. Выпускник Университета Чалмерса. Инженер, переквалифицировавшийся в почтальоны. И вдруг ни с того ни с сего ты начинаешь убивать людей. Восемь человек. Кроме полицейского и фотографа, все в праздничных костюмах. Но фотограф здесь ни при чем. Он тебе был не нужен, ты убил его просто потому, что он там оказался. А полицейского потому, что он тебя чуть не разоблачил. Но все остальные были разнаряжены и веселы. Почему ты их убил? И планировал все это, должно быть, здесь, в этой звукоизолированной клетке…
Нет, представить себе Ларстама в этой комнате ему не удалось. Валландер вошел в гостиную. Повсюду эти фарфоровые статуэтки. Собаки, петухи, барышни в юбках с кринолинами, гномы и тролли. Кукольный дом, подумал Валландер. Кукольный дом, в котором живет помешанный хозяин. Псих. К тому же псих со скверным вкусом, украшающий свою жизнь дешевыми сувенирами. Где он теперь, когда мы его спугнули?
Из кухонной двери появилась Анн-Бритт Хёглунд. Валландер сразу понял, что она что-то обнаружила.
– Тебе лучше глянуть самому, – сказала она.
Валландер последовал за ней в кухню. Один из кухонных ящиков был вынут из шкафа и стоял на столе. Там лежали какие-то бумаги. Часть их уже выложили на стол. Счета, брошюры. На самом верху – листок в клеточку из блокнота с карандашной записью. Если это писал Ларстам, то почерк у него был ясный и четкий. Валландер надел очки. Там было всего восемь слов, напоминающих какой-то жутковатый стих. Номер девять. Среда двадцать первого. Счастье приходит, и счастье уходит. Валландер сразу понял, что это значило. И Анн-Бритт, без сомнения, тоже.