На шесть футов ниже (ЛП)

— Ты голодна? — спросил он, открывая мой холодильник и, вероятно, рассматривая его жалкое содержимое.

— Я могу поесть.

Он посмотрел на меня поверх своего мускулистого бицепса. Он снял свою кожаную куртку, оставшись в джинсах и футболке с длинными рукавами, и от взгляда на него у меня во рту пересохло.

— Что бы ты хотела съесть?

Это не должно было звучать так соблазнительно, но, тем не менее, было именно так. Я вцепилась в спинку кресла, борясь с желанием утонуть в нем.

Знакомство с его мамой обнажило другую сторону Шесть, сторону, которая дразнила. Он словно заманивал меня, как рыбу, на свой крючок. Я взглянула на Генри, который лениво посасывал рыбные хлопья. Я – не рыба.

— Я вижу, что ты пытаешься сделать.

Я указала на пол, встретившись с ним взглядом.

Он поднял бровь, закрыл холодильник и встал.

— Накормить тебя?

— Да. С приманкой.

Я подошла к стойке, полностью обойдя Шесть, чтобы взять его кожаную куртку.

— С приманкой.

Это был не вопрос, но в его тоне все равно чувствовалось замешательство.

— Да. Ты думаешь, что можешь показать мне все эти части себя, и я упаду прямо к твоим ногам.

Хотя, я могла бы. Но меня насторожили причины. Зачем ему нужно заманивать меня?

Он повернулся ко мне лицом. Я стояла спиной к кухонной стене. Он блокировал меня, но не приближался.

— Неужели? Я это делаю?

— Да. Я не дура.

— Я этого и не говорил.

— Зачем я тебе вообще нужна? — я махнула рукой в сторону своей квартиры. — Хочешь это? Это не имеет смысла.

— Если это не имеет смысла, то зачем мне, говоря твоими словами, заманивать тебя?

— Я не знаю.

Я кинула ему его куртку и попыталась пройти мимо, но он преградил мне путь.

— Скажи мне, Мира. Все ли, что ты думаешь, имеет смысл? Есть ли у тебя рациональное объяснение каждому твоему чувству?

— Думаю, ты знаешь ответ на этот вопрос.

Он накрыл мои руки своими, держа куртку.

— Тогда не проси меня объяснять мои. Особенно, если ты не можешь объяснить свои.

— Это нечестно.

— Я не играю честно, Мира.

Он шагнул вперед, и я попятилась. Дыхание в моей груди затрепетало, но я сохраняла спокойное выражение лица.

— Я не хорошая. Я плохая. Очень, очень плохая

Это было предупреждение.

— Но ты хороша в том, что мне нужно.

Он протянул руку, и я сделала глубокий вдох. Его рука скользнула по моему лицу, прежде чем он нежно заправил мои волосы за ухо.

— Новость: мы все немного плохие.

— Не ты.

— Особенно я, — он опустил руку мне на плечо и сжал его. — Но… — он глубоко вздохнул: — я не хочу быть плохим, когда нахожусь рядом с тобой, — его пальцы медленно скользнули вниз по моей руке.

Я тоже не хотела быть плохой рядом с ним. Я любила уединение, но когда он вторгался в мое пространство, мне было трудно найти время, чтобы предаваться вещам, которые питали эту тьму, то плохое, что я часто принимала. Я думала об этом, когда его пальцы нежно коснулись трех порезов на моем запястье, прежде чем сжать мою руку.

— Этого достаточно? — спросил он. Его глаза искали мои, и я увидела в них его честность.

— Сейчас достаточно.

Я вздернула подбородок, на мгновение довольная тем, где мы находимся. Теперь, не думая о том, что он манипулирует мной, я чувствовала себя немного лучше. Мои губы коснулись его губ, и прежде, чем я поняла, что происходит, он поднял меня и понес в спальню.

Он опустил меня на кровать и помог снять ботинки, рубашку, брюки и нижнее белье. Голая, я сидела на краю кровати и смотрела, как он снимает с себя одежду.

Мы молча смотрели друг на друга, пока он раздевался. В его теле не было ни одного уязвимого места — не то, чтобы он нуждался в этом. Но я обнаружила, что больше ищу недостатки, чем рассматриваю шедевр. Конечно, у него были какие-то проблемы, где-то.

Я мысленно отогнала эту мысль. Я знала, основываясь на своем прошлом, что я искала недостатки, чтобы использовать их, когда все шло не так, как я хочу.

Он положил теплую ладонь между моих грудей и мягко толкнул меня, пока я не оказалась на спине, он стоял надо мной.

— Твоя необузданность так красива, — сказал он, и мягкость его приглушенных слов вызвала у меня одновременно радость и страх. Это не было похоже на первый раз, когда мы соприкоснулись обнаженной кожей, это было гораздо интимнее и просто ... больше. Он опустился на колени и навис надо мной: — Как гроза, прямо перед тем, как выплеснуть свою ярость.

— Тебе действительно следует перестать рисовать меня такими красивыми словами.

Но какая-то часть меня не хотела, чтобы он останавливался. Я не привыкла к подобной лести. Она казалась чуждой мне, но, когда это исходило от него, я верила.

— Нет, — сказал он мягко, но решительно. Он опустил голову и провел щетиной по моим губам. Я положила руки ему на плечи, но он немного приподнялся, убрал мои руки и прижал их к кровати.

Я была его заложницей, когда его рот скользнул по моей коже. Лениво, как будто у него было все время мира. И, поскольку он, очевидно, просто хотел покрасоваться, ему удалось удержать оба моих запястья в одной руке, в то время как другой он присоединился к своему рту, дразня, нажимая и дергая, пока я не была уверена, что моя кожа лопнет, чтобы освободить все напряжение, которым он наполнил мое тело.

Когда он, наконец, скользнул внутрь меня, то отпустил мои руки. Но я уже была так измотана, так ошеломлена, что мои руки казались тяжелее, чем я могла поднять. Я все еще была его пленницей, но ему не нужно было держать меня, чтобы доказать это.

Когда той ночью я заснула, мой разум был тих, спокоен, сердце замедлилось, а дыхание было ровным. Впервые за столь долгое время я вкусила покой, и на этот раз сон пришел легко.

***

Когда на следующее утро солнечный свет пробился сквозь мои шторы, я прошептала мысль, которая мучила меня всю ночь.

— Я не хочу быть твоей девушкой.

Я лежала спиной к нему на кровати. Я знала, что это трусость с моей стороны. Но если я посмотрю на него, если наши глаза встретятся, то снова поддамся ему. Я закрыла глаза и стала ждать.

— Я об этом и не говорю.

Я вздохнула, натянув простыню до подбородка, отказываясь поворачиваться к нему лицом.

— Ты принес мне стол и стулья, ты кормишь меня, ты кормишь Генри.

— Технически, я пытался накормить тебя прошлой ночью.

Поскольку я была к нему спиной, я позволила улыбке появиться на моих губах, прежде чем отпустить ее.

— Я серьезно.

— Почему ты не хочешь быть моей девушкой? — я почувствовала, как он шевельнулся у меня за спиной на кровати. — Потому что думаешь, будто уже раскусила меня?

Он придвинулся ближе, пока его грудь не коснулась моей спины. Его пальцы прошлись по изгибу моего бедра, когда он поцеловал меня в затылок.

Я покачала головой в ответ и попыталась увильнуть от его прикосновения.

Он обхватил меня за плечи и повернул лицом к себе. Упрямо избегая его взгляда, я водила пальцем по венам на его руках. Он вздохнул, видимо, смирившись с моей неспособностью смотреть на него.

— Это потому, что я такой страшный? — спросил он, целуя меня в основание шеи.

Черт бы его побрал. Шесть не был комиком, во всяком случае, с большой натяжкой. Но все же мои губы дрогнули.

— Ну да. На тебя страшно смотреть.

— Я знаю, что это ложь, — прошептал он, прижимаясь губами к моей ключице.

Мои глаза закрылись при первом прикосновении его щетины к моей чувствительной плоти.

— А еще ты очень скромный, — пробормотала я.

— Еще одна ложь.

Я почувствовала его улыбку на своей груди.

— Ты не особо хороша во лжи.

— Мм, так ты и сказал, — пробормотала я. — Этим утром ты ужасно болтлив.

— Ммм, — он провел щетиной по моему животу, все ниже и ниже.

Мой разум унес меня прочь, прежде чем мои глаза резко открылись. Кровь застыла у меня в жилах, и я покачал головой.

— Нет-нет.

Я оттолкнула его от себя и попятилась, прижавшись голой кожей к стене за матрасом.