— У тебя в самом деле есть еда?
Я закатила глаза и открыла холодильник.
— У меня есть сальса и чипсы. Будешь?
С головой, засунутой в холодильник, я не видела, как Шесть встал из-за стола, пока не почувствовала его присутствие за дверью.
— Сальса звучит неплохо.
— Отлично, — сказала я, схватила банку и захлопнула дверцу бедром, внутри от недовольства загремели бутылки. Я открыла шкаф и достала чашку. Увидев мою битву по открытию банки, Шесть подошел ближе и сомкнул руки поверх моих.
— Давай я помогу тебе.
Голос его был теплым, а руки еще теплее. Я почувствовала его натиск и передала ему банку. Казалось, его слова имели более глубокий смысл и касались не только сальсы.
Я открыла шкаф и взяла пакет чипсов из тортильи, который купила в захудалом магазинчике на углу.
— Расскажи мне, кто тебя обидел.
Я была к нему спиной.
— Нет.
Открыв пакет, я распахнула дверцу морозильника, чтобы взять водку. Закрыв ее, я прошла мимо него к столу. Я проскользнула на стул и стала жевать чипсы, дожидаясь, когда он присоединится ко мне.
— Я знаю, что ты боишься, — начал он, прежде чем я его прервала.
— Я не боюсь.
Я сунула в рот еще один дольку чипсов и нервно стиснула ее зубами, пережевывая все до последнего кусочка.
— Но ты должна.
— Ты так сказал.
Он поставил миску на стол и больше ничего не сказал, окуная чипсы сальсой, прежде чем сунуть в рот. Его взгляд снова остановился на мне, как обычно. Даже когда он не говорил, его внимание было сосредоточено, и это было громче любых слов.
Я отвинтила крышку с водки и сделала глоток, лишь слегка поежившись от ожога, когда он пронзил мое горло. Алкоголь закипал у меня в животе, когда я вытерла рот рукой.
— Моя мать страдала биполярным расстройством.
Это сорвалось с моих губ быстрее, чем я успела себя остановить.
Шесть сунул в рот еще чипсов и задумчиво жевал.
— Страдала?
Я покачала головой.
— Страдает, полагаю. Я не разговариваю с ней, по возможности.
Кончики моих пальцев скользнули по конденсату из бутылки.
— Она не знает, как любить меня, — я натянула крышку от бутылки на шрам на челюсти. — Мост, помнишь?
Шесть зашел на кухню и через минуту вернулся с виски и стаканом. Тогда я чуть не захихикала, увидев, как он пьет из стакана, в то время как я пила из бутылки.
— Не думаю, что многие люди умеют любить, — сказал он, наливая янтарной жидкости на два пальца.
— Мать должна. Как твоя, например.
Кивнув, он согласился:
— Ты права. Выпьем за нее.
Он поднял свой стакан, и я подняла бутылку, чокаясь, а потом мы оба сделали глоток.
— Моя мать давала много обещаний, каждый новый год. «Это наш год, Мира» говорила она, пока мы смотрели, как в Нью-Йорке опускается шар (прим. пер.: шар времени, расположенный на здании Уан-Таймс-Сквер в Нью-Йорке. Он играет одну из ключевых ролей в праздновании Нового года. Каждый год 31 декабря в 23:59 по местному времени шар спускается с 23-метровой высоты по особому флагштоку. Нижней точки шар достигает в полночь, что символизирует наступление Нового года). Год никогда не был нашим, просто очередное маниакальное решение, которое она забывала достаточно быстро, чаще всего уже на следующее утро, когда наступало похмелье.
Я сделала еще глоток, чувствуя ожог все меньше и меньше.
— Ты оставила ее, или она тебя?
Я рассмеялась.
— Она бросала меня сто раз, прежде чем я оставила ее навсегда.
Я подумала о том, как просыпалась после ночного кошмара, шла по коридору в ее комнату и обнаруживала, что кровать пуста. Я забиралась туда и ждала ее возвращения, что обычно происходило только на следующее утро.
Я посмотрела ему в глаза.
— Я не люблю нуждаться в людях, Шесть. Я не хочу ни на кого рассчитывать.
— Всем нужен кто-то.
— Не мне, — сказала я, делая большой глоток водки. Я закрыла глаза и позволила алкоголю затопить мое горло, пока Шесть не убрал бутылку от моих губ.
— Почему ты пытаешься потеряться?
Мои глаза были закрыты, а губы изогнуты в улыбке.
— Потому что сегодня вечером я хочу забыть ее.
— Пока ты не забудешь меня.
Я моргнула, хотя алкоголь затуманивал мне глаза. Неужели он только что это сказал? Он так хорошо умел сдерживать свои эмоции, но произнеся эти слова, он немного намекнул на его собственную уязвимость.
У меня наступил момент ясности, когда я поняла, что Шесть, скорее всего, оставит меня, как она оставляла меня так много раз. Я не могла позволить этому причинить мне боль.
— Я постараюсь не делать этого, — холодно сказала я, ненавидя себя за это.
1 января 2001 г
Я чувствовала себя так, словно мой живот наполнили бензином, а потом я проглотила горящую спичку. Горело все, начиная с губ и заканчивая животом. Я попыталась открыть глаза, но, когда свет пронзил мои роговицы, я закрыла их и перекатилась на бок, все время постанывая.
Мои руки потянулись к одеялу, чтобы накрыть голову, но вместо этого я наткнулась на теплую плоть.
— Шесть?
— А ты ожидала встретить кого-то еще в своей кровати?
Это было сказано не с ревностью, а с юмором.
— Уф, — снова простонала я. — Где моя гребаная подушка?
— Под твоей головой, — сказал он, дергая за конец наволочки. Я почувствовала, как кровать сдвинулась, и поняла, что он встает. — Хочешь что-нибудь?
— Адвил размером с мою голову, — пробормотала я, уткнувшись лицом в подушку.
— Как насчет Адвила размером с обычный Адвил?
Я услышала, как он натянул штаны и застегнул их.
— Черт, вчера вечером мы занимались сексом?
— Нет.
Его ноги шаркали по полу, половицы скрипели при каждом шаге.
— Если ты еще не поняла, я не такой.
Его не обидел мой вопрос. Он был непоколебим, просто выполнял движения.
— Я приготовлю тебе что-нибудь жирное на завтрак, так что вылезай из постели в десять.
Мои руки сжали простыню, а потом отпустили ее. Мне все-таки нужно встать, и лучше сделать это самой, чем дожидаться, пока меня не заставит это сделать Шесть.
Откатившись от окна, я застонала. Я медленно села и зажала голову руками. У меня уже давно не было подобного похмелья, и я знала, что это произошло потому, что у меня не было возможности напиться с тех пор, как я начала работать на Шесть.
Мои конечности отяжелели от сожаления и остатков алкоголя, но я каким-то образом добралась до ванной.
Попив прям из крана и почистив зубы, я рухнула на кухонный стул, тут же схватилась за голову и стала держать ее.
— Вот, — сказал Шесть, ставя стакан и протягивая мне три адвила и банан. — Банан поможет.
— Я чувствую себя дерьмом, — прохрипела я и проглотила таблетки, прежде чем приступить к банану.
— Хорошо.
Я сердито посмотрела на него, а потом схватилась за лоб. Через несколько минут моей голове стало немного лучше. Я открыла глаза и увидела, как Шесть разбивает яйца на сковороду.
— Почему ты еще здесь? — наконец спросила я.
Не глядя на меня, Шесть ответил:
— Потому что хочу быть здесь.
В этом было что-то одновременно пугающее и успокаивающее.
— Почему я?
— Я говорил тебе: потому что ты бросаешь мне вызов.
— Зачем тебе тот, кто заставляет тебя так много работать?
На этот раз он посмотрел на меня.
— Почему тебе не нужен такой человек.
Заменив мой пустой стакан стаканом с холодной водой, он наклонился и поцеловал меня в макушку, как будто это было совершенно обыденно. Как будто меня нужно было целовать так все время.
— Перестань хорошо ко мне относиться.
Я не привыкла к такому, не привыкла, что кто-то относится к кому-то с добротой, которую тот не заслужил.
Он устроился на стуле напротив меня.
— Перестань говорить мне, что делать.
Его рука протянулась через стол и взяла мою. Я не знала, насколько это может быть приятно, хотя такая близость очень пугала.
— Я не являюсь никем, кроме себя. Это все, чего я в свою очередь жду от тебя.
Я осмыслила его слова. Он ничего от меня не ожидал. Он хотел меня.
Меня никто никогда не хотел.