Мне было больно за него. Я не заслуживала этого, ни после сегодняшнего утра, ни после предыдущей ночи, если уж на то пошло. Но, тем не менее, мне было больно. С тяжелым сердцем я скользнула под простыню и повернулась к нему лицом.
На его лице лежали тени, ночь прижалась к линии бровей, носу и губам, как навязчивый любовник. Тогда я позавидовала темноте и протянула руку, чтобы коснуться его кожи. Не успела моя ладонь лечь на его щеку, как его рука метнулась ко мне, останавливая меня. Его глаза открылись и встретились с моими. От усталости под ними темнели круги, напоминая мне, кто их вызвал.
— Ты ненавидишь меня? — прошептала я. Это была одна из тех мыслей, которые пронеслись в моей голове накануне вечером, когда я порезалась.
— Мира, — вздохнул он. Он поднес мою ладонь к своим губам и благоговейно поцеловал ее. — Я люблю тебя.
Я вздохнула, чувствуя, как облегчение оседает на моих напряженных мышцах.
— Я облажалась, — призналась я, желая, чтобы это тихое время с Шесть продлилось.
— Ты вырезала шесть линий на своей коже. Ты причинила себе боль из-за меня. Для меня. — Его рука сжалась на моей. — Никогда так не делай. Никогда.
Я не могла обещать, что больше не буду резать; это была компульсия, которую я никак не могла побороть. Поэтому я ничего не сказала, надеясь, что молчание будет комфортным, а не результатом того, что я не ответила на его вопрос.
Через некоторое время я прошептала:
— Я испортила тебе Рождество. Твой любимый день. — Если я за что-то и извинялась, так это за это. Я бы не стала извиняться за то, кем я была, только за то, что я испортила.
— Сегодня был не один из моих любимых дней, — сказал он глухо. Его голова приблизилась к моему лицу и убрала мои волосы. — Но так лучше.
Я придвинулась ближе к нему и обхватила его челюсть руками.
— Счастливого Рождества, — прошептала я. — Мне жаль. — Я наклонилась вперед и провела губами по его губам. — Я люблю тебя.
Он вздохнул, прижавшись ко мне, его дыхание было теплым и приятным.
— Счастливого Рождества. — Его глаза закрылись, и он поднял руки, прижимая мои к своему лицу. — Это все, чего я хочу, — прошептал он. — Я уехал сегодня. Пошел на Рыбацкую пристань. Я шел по причалу, дрожал от холода и думал только о том, как сильно я по тебе скучаю. — Его глаза открылись. — Вот почему я вернулся.
Мне захотелось вздохнуть, услышав его слова.
— Потому что ты скучал по мне?
— Потому что я чувствую твое присутствие так же остро, как и твое отсутствие. — Накрыв мои руки своими, он скользнул ими вниз к своей груди, прижимая мои ладони к своему сердцу. — Поскольку и то, и другое — это выбор, я выбираю твое присутствие, даже если проще было бы выбрать отсутствие.
Его сердце несколько раз ударилось под моими ладонями.
— Потому что я не хочу легко, Мира. Я хочу тебя. Даже если это означает держать тебя, пока ты истекаешь кровью. Даже если это значит ждать, пока ты справишься со своей болью так, чтобы не навредить ни тебе, ни мне. Даже если это означает сотню повторений предыдущей ночи. — Он поморщился, коротко выдохнув. — Но я умоляю тебя всем своим существом, никогда больше не делай этого со мной. Я не могу передать тебе, каково это было — видеть тебя такой.
Моя грудь сжалась. Только в этот момент я поняла, что он должен был чувствовать, останавливая мою кровь, держа меня в своих объятиях, пока моя голова болталась, нестабильная, бессознательная. Я попыталась представить, каково это — найти его таким же. Но кровь было легче переварить, когда она была моей собственной. Я сглотнула и попыталась оторвать руки от его груди, но он держал их неподвижно.
— Я не оставлю тебя, Мира. Я остаюсь. Я люблю тебя. — Тогда он отпустил меня, запустил руки в мои волосы и поцеловал в лоб. — Я не уйду, — прошептал он.
Через несколько минут я уже заснула.
***
На следующее утро Шесть привел меня в свою квартиру, опасаясь оставлять меня одну, но все же нуждаясь в работе. Я смотрела бесконечные ток-шоу, пока Шесть перебирал бумаги в своих папках, сбрасывая некоторые на пол. Ничего не было аккуратным и упорядоченным, поэтому я наклонилась, чтобы собрать их для него. Выпала пара фотографий, на одной из которых я сразу же узнал Лидию. Женщина, о которой Шесть не любил говорить.
Я подняла глаза на фотографию на стене, ту самую, которую я впервые увидела, войдя в квартиру. Лидия и маленькая девочка, Кора, смотрели на меня. Я поднесла фотографию к Шесть.
— Это твоя подруга, верно? — спросила я, глядя между ним и фотографией. — Лидия?
Он быстро взглянул и замер.
— Да. — Он снова посмотрел на коробку, потом на меня.
— Она была практически членом семьи? — Когда Шесть кивнул, я подняла фотографию, чтобы рассмотреть ее. — Она очень красивая.
— Она была такой, — согласился он и выхватил фотографию из моих рук.
— Как она умерла?
Он покачал головой, показывая, что не хочет говорить об этом. Именно поэтому я и хотела поговорить об этом.
— Мне жаль. Я знаю, я давлю. Но я хочу знать, кем она была. Для тебя.
Шесть посмотрела на меня, глаза были полны тайн.
— Она покончила с собой.
Что-то зудело в глубине моего мозга. То, как он смотрел на меня, то, как он осмеливался что-то сказать, заставляло меня волноваться. В моей голове пронеслось воспоминание о прошедшей ночи.
Я не знала, что сказать. Я думала обо всех случаях, когда Шесть спасал меня, и обо всех способах, которыми он вытаскивал меня из той передряги, в которой я оказалась.
— Ты любил ее? — Я не была уверена, почему я спрашиваю. Может быть, я хотела почувствовать боль.
— Любил. — Он провел рукой по лицу. — Мне кажется, я всегда думал, что женюсь на ней. — Второе предложение он произнес почти рассеянно, потому что посмотрел на меня и покачал головой, по-видимому, желая избавиться от того факта, что он сказал мне это.
Брак. Мы не говорили об этом. Было ли слишком рано говорить об этом? Я не знала. Шесть был единственным человеком, с которым я была так долго, единственным, кто не бросил меня. Я могла видеть, что это надолго.
— Ты бы женился на мне? — Слова вырвались у меня изо рта прежде, чем я успела их остановить. Шесть замер, повернулся ко мне, глаза расширились.
— Это вопрос? Или предложение?
Я втянула воздух.
— Я не предлагаю. — Или предлагаю? Я не была полностью уверена. — Я спрашиваю, рассматриваешь ли ты возможность жениться на мне.
— Тебе нужна помощь, Мира.
Эти слова были ударом, сильно ударившим меня в центр груди. И он знал это, потому что отвернулся от меня. И он не извинился. Потому что он не был неправ.
Я не была Лидией. Я не была той, на ком стоило бы жениться, не тогда, когда я была непоследовательной и все еще такой дикой. Как я могла дать кому-то клятву, обещая ему всю себя, когда так много во мне было неполного?
Когда мы засыпали в ту ночь, я думала только о Лидии, которая покончила с собой. И о том, как много раз мужчина, лежавший рядом со мной, пытался спасти меня от того же. Хотя я никогда активно не стремилась к самоубийству, я и не старалась избежать его. Но отчаяние, которое я почувствовала, когда Шесть сказал мне, что мне нужна помощь, заставило меня задуматься, стоит ли мне вообще здесь находиться.
Больше всего меня интересовало, почему Шесть остался со мной. Только ли для того, чтобы удержать меня от самоубийства, как это сделала Лидия? Или он действительно хотел меня, несмотря на мой багаж? Или, что еще более тревожно, его привлекали люди, которые нуждались в исправлении? Такие, как я.
ГЛАВА 18
Весна 2003
Шесть двигался по моей кухне медленно, но как будто в танце. Никаких неловких, рваных движений. Спокойный, уверенный, целеустремленный во всем, что он делал. Когда я смотрела на него, я видела все, что когда-либо хотела, обтянутое мускулами и кожей. Возможно, именно поэтому мне так нравилось наблюдать за ним.
— Жаль, что у тебя нет аллергии на рубашки, — сказала я, жестом показывая на его торс без рубашки. На нем были пижамные штаны и больше ничего.