Они проплыли мимо скалы съ одинокой рябиной и приблизились къ Свердгольму, гдѣ онъ въ первый разъ ее увидѣлъ. Тамъ они высадились, и онъ повелъ ее той дорогой, которой онъ шелъ въ воскресенье утромъ. Ему хотѣлось, чтобы она испытала тѣ же впечатлѣнія, и онъ показалъ ей лугъ съ цвѣтами и то мѣсто межъ дикихъ яблонь, гдѣ онъ ее впервые увидалъ.
Она сразу пришла въ веселое настроеніе. Вѣдь то, что всѣ эти мелочи запечатлѣлись въ его памяти, показывало, что онъ влюбленъ. Она смѣялась, когда онъ разсказывалъ, какъ онъ услышалъ ея кашель. Въ порывѣ дѣтской рѣзвости она попросила его пойти на то же мѣсто и заговорить, а она будетъ угадывать, кто это.
Онъ повиновался, спрыгнулъ внизъ со скалы, спрятался за кустомъ боярышника и заревѣлъ быкомъ.
— Какъ прекрасно вы поете, — хохотала дѣвушка; — да вы по меньшей мѣрѣ оперный пѣвецъ изъ страны готтентотовъ.
Боргу понравилось ея веселье; онъ вѣдь такъ давно не игралъ съ дѣтьми. Игра продолжалась. Онъ вышелъ на зеленую лужайку, подобравъ фалды кверху, повѣсилъ монокль за ухо и началъ импровизированный дикій танецъ, сопровождая его пѣніемъ, какъ это онъ слышалъ у готтентотовъ въ Jardin d'Acclimatation.
Дѣвушка была въ полномъ восторгѣ.
— Знаете что? — сказала она. — Вы мнѣ гораздо больше нравитесь, когда вы хотите хоть минуту быть просто человѣкомъ безъ всякихъ философскихъ фокусовъ.
— Значитъ, въ вашихъ глазахъ готтентотъ больше человѣкъ, чѣмъ философъ? — вырвалось у Борга. Въ ту же минуту онъ пожалѣлъ, что далъ ей опомниться. Онъ сорвалъ вѣтку боярышника, сплелъ вѣнокъ и протянулъ дѣвушкѣ, но она, спохватившись, что сказала большую глупость и выдала себя, нахмурилась.
— Теперь увѣнчайте жертвенное животное, — крикнулъ инспекторъ. — Я хотѣлъ бы быть цѣлой сотней быковъ, чтобы гекатомбой быть принесеннымъ въ жертву ради васъ.
Онъ сталъ на колѣни и былъ увѣнчанъ удовлетворенной красавицей. Потомъ онъ сбѣжалъ внизъ къ берегу, дѣвушка слѣдовала за нимъ.
На берегу они остановились.
— Давайте бросать камешки, — предложила она.
— Давайте, — отвѣтилъ онъ и бросилъ плоскій камень надъ поверхностью воды.
Они забавлялись бросаньемъ камешковъ, пока ей не стало жарко.
— Давайте купаться, — крикнула вдругъ дѣвушка; она какъ будто долго таила въ себѣ эту мысль, прежде чѣмъ ее высказать.
Боргъ не зналъ, какъ ему отнестись къ этому. Шутка это или серьезно. Конечно, если купаться, то либо въ костюмѣ, либо въ нѣкоторомъ отдаленіи.
— Купайтесь, а я покамѣсть пройдусь, — сказалъ онъ, наконецъ.
— Развѣ вы не купаетесь? — спросила дѣвушка.
— У меня нѣтъ съ собой купальнаго костюма, — отвѣтилъ Боргъ; — да, кромѣ того, я де купаюсь въ холодной водѣ.
— Ха-ха-ха, — захохотала холоднымъ, непріятно-ироническимъ смѣхомъ дѣвушка. — Вы боитесь холодной воды? Вы, вѣрно, не умѣете плавать? — спрашивала она насмѣшливо.
— Холодная вода вредна для моихъ нервовъ. Если вы хотите, купайтесь здѣсь въ холодной водѣ, а я пойду на другую сторону поищу теплой.
Дѣвушка уже сняла свои ботинки на шнуркахъ. Бросивъ на инспектора взглядъ, выражавшій презрѣніе и оскорбленное самолюбіе, она сказала:
— Вамъ меня оттуда не будетъ видно?
— Если вы не выплывете слишкомъ далеко, — отвѣтилъ Боргъ и пошелъ прочь.
Достигнувъ сѣвернаго склона скалы, онъ сталъ искать пещеру, которая была бы защищена отъ сѣвернаго вѣтра, стѣной, по крайней мѣрѣ въ пятьдесятъ футовъ. Черный гнейсъ былъ отполированъ волнами и блестѣлъ, какъ агатъ. Его мягкія выпуклости напоминали мускулы человѣческаго тѣла и чувствовались подъ ступней голой ноги, какъ подушка. Сюда по достигало ни малѣйшее дуновеніе вѣтерка, солнце въ продолженіе шести часовъ накаливало эти сумрачныя скалы, и потому температура воздуха въ этомъ мѣстѣ была нѣсколькими градусами выше температуры тѣла, а камни подъ ногами были горячи, какъ уголь. Боргъ спустился внизъ къ лодкѣ и принесъ оттуда топоръ, нарубилъ сухого вереска, разложилъ на горѣ костеръ, а самъ началъ раздѣваться. Костеръ скоро догорѣлъ. Боргъ сгребъ золу и полилъ раскаленные камни кристально-чистой морской водой и подставилъ обнаженное тѣло горячему пару. Потомъ онъ усѣлся въ естественное кресло, выбитое волнами, укрылся пледомъ и, свернувшись такъ, что колѣни касались подбородка, закрылъ глаза и, казалось, уснулъ.
Но онъ не спалъ, онъ лишь хотѣлъ этимъ способомъ встряхнуться, какъ онъ это называлъ, чтобы дать своему мозгу нѣсколько минутъ отдыха и вернуть ему его эластичность. Онъ вѣдь напрягалъ его, заставляя приспособляться къ безпорядочнымъ мыслямъ другого человѣка. Его мыслительный аппаратъ страдалъ отъ соприкосновенія съ другимъ, и терялъ спокойствіе и увѣренность, какъ стрѣлка компаса въ присутствіи желѣза. Всякій разъ, когда онъ хотѣлъ вынести ясное представленіе о какой-нибудь вещи или что-нибудь рѣшить, онъ приводилъ свою душу въ состояніе гармоническаго забытья; онъ на минуту угашалъ сознаніе, погружаясь въ полудремоту и стараясь ни о чемъ не думать. При этомъ весь собранный имъ путемъ наблюденія матеріалъ какъ бы расплавлялся, выливаясь потокомъ расплавленнаго металла. Потомъ онъ приходилъ въ себя.