Газета «Journal des debats» цинично заявляла: «Наша армия отомстила за свои неудачи неоценимой победой». Следовательно, она отомстила немцам истреблением парижан. Такой ход мысли не чужд и некоторым из нынешних военачальников, которые тоже помышляют о том, чтобы искупить свои неудачи уничтожением всех демократических свобод.
В занятом версальцами Париже оргия убийств приняла такие размеры, что этого не могли скрыть даже благонамеренные газеты. Вот что писала по этому поводу 30 мая газета «Siecle»:
«Каждый обвиняемый подвергается краткому допросу, после чего председатель суда произносит свой приговор. Если виновного квалифицируют как рядового, его направляют в Сатори; если же как нерядового, то его уводят в соседнюю залу, где ему разрешают побеседовать несколько минут со священником, прежде чем быть расстрелянным».
Со своей стороны газета «Liberte» писала в тот же день:
«Военные суды в Париже действуют с небывалой активностью в нескольких специальных пунктах. В казарме Лобо, в Военной школе производятся непрерывные расстрелы. Так расправляются с мерзавцами, которые принимали непосредственное участие в борьбе».
В тот же день бельгийское правительство решило изгнать из страны Виктора Гюго за благородную и мужественную позицию, которую он занял в отношении участников Парижской Коммуны.
30 мая в обращении ко всем членам Международного Товарищества Рабочих в Европе и в США Карл Маркс от имени Генерального совета Интернационала писал:
«После троицына дня 1871 г. не может уже быть ни мира, ни перемирия между французскими рабочими и присвоителями продукта их труда. Железная рука наемной солдатни может быть и придавит на время оба эти класса, но борьба их неизбежно снова возгорится и будет разгораться все сильнее, и не может быть никакого сомнения в том, кто, в конце концов, останется победителем: немногие ли присвоители или огромное большинство трудящихся. А французские рабочие являются лишь авангардом всего современного пролетариата.
Европейские правительства продемонстрировали перед лицом, Парижа международный характер классового господства, а сами вопят на весь мир, что главной причиной всех бедствий является Международное Товарищество Рабочих, то есть международная организация труда против всемирного заговора капитала… «Помещичья палата» поднимает против него вой, а европейская печать хором поддерживает ее. Один уважаемый французский писатель [218], ничего общего не имеющий с нашим Товариществом, сказал о нем:
«Члены Центрального комитета национальной гвардии и большая часть членов Коммуны – самые деятельные, ясные и энергичные головы Международного Товарищества Рабочих… Это – люди безусловно честные, искренние, умные, полные самоотвержения, чистые и фанатичные в хорошем смысле этого слова».
Буржуазный рассудок, пропитанный полицейщиной, разумеется, представляет себе Международное Товарищество Рабочих в виде какого-то тайного заговорщического общества, центральное правление которого время от времени назначает восстания в разных странах. На самом же деле наше Товарищество есть лишь международный союз, объединяющий самых передовых рабочих разных стран цивилизованного мира…
Та почва, на которой вырастает это Товарищество, есть само современное общество. Это Товарищество не может быть искоренено, сколько бы крови ни было пролито. Чтобы искоренить его, правительства должны были бы искоренить деспотическое господство капитала над трудом, то есть искоренить основу своего собственного паразитического существования.
Париж рабочих с его Коммуной всегда будут чествовать как славного предвестника нового общества. Его мученики навеки запечатлены в великом сердце рабочего класса. Его палачей история уже теперь пригвоздила к тому позорному столбу, от которого их не в силах будут освободить все молитвы их попов» [219].
На следующий день, 31 мая, Эмиль Золя писал в газете «Semaphore»:
«Мне удалось совершить прогулку по Парижу. Это ужасно… Скажу вам только о груде трупов, которые уложили штабелями под мостами. Нет. никогда не забыть мне ужаса, от которого сжалось мое сердце, при виде этой массы окровавленных человеческих тел, брошенных как попало… Головы и члены перемешались в чудовищном беспорядке. Из груды выглядывают искаженные судорогой лица… Ноги свисают, иные мертвецы кажутся разрезанными надвое, у других как будто четыре ноги и четыре руки. О, какая зловещая бойня!…»
В тот же день Александр Дюма-сын [220] подло оскорбил великого художника Гюстава Курбе и, говоря о женщинах Коммуны, заявил:
«Мы ничего не скажем об их самках из уважения к женщинам, на которых они похожи, когда мертвы».
Эти гнусные оскорбления не могли, однако, заставить забыть о героической борьбе женщин Парижа во время Коммуны. Они участвовали во всех боях и проявили изумительную храбрость в борьбе против врага не только в качестве маркитанток или санитарок [221], но и в качестве бойцов. На Монмартре сражался целый батальон женщин во главе с Луизой Мишель. В Батиньоле отряд женщин возглавляла Елизавета Дмитриева.
В письме к Герману Юнгу от 24 апреля эта революционерка писала о деятельности женщин Парижа:
«Я много работаю. Мы поднимаем всех женщин Парижа. Я созываю публичные собрания. Мы учредили во всех округах в помещениях самих мэрий комитеты защиты и, кроме того, Центральный комитет. Все это для того, чтобы основать Союз женщин для защиты Парижа и ухода за ранеными [222]. Мы устанавливаем контакт с правительством [223], и я надеюсь, что организация наладится. Но сколько потеряно времени и сколько труда мне это стоило!»
Именно потому, что женщины проявили во время Парижской Коммуны такую энергию, версальцы и пустили в ход легенду о «петролейщицах», чтобы обвинить женщин в поджогах домов во время боев, происходивших в дни «Кровавой недели».
Ленин восхищался ролью, которую сыграли женщины Парижа в боях за Коммуну; в 1916 году он писал:
«Один буржуазный наблюдатель Коммуны писал в мае 1871 года в одной английской газете: «Если бы французская нация состояла только из женщин, какая это была бы ужасная нация!» Женщины и дети с 13 лет боролись во время Коммуны наряду с мужчинами» [224].
О героической борьбе женщин Коммуны напомнил Артюр Рембо в своей поэме «Руки Жанны-Мари».
Безжалостное сердце мая Заставило их побледнеть, Когда, восстанье поднимая, Запела пушечная медь [225].
Во время репрессий версальцы не пощадили и женщин: 1601 женщина предстала перед IV военным судом. Среди них была и Луиза Мишель, приговоренная к смертной казни. Ее сослали в Нумею, где она провела долгие годы со своими товарищами по борьбе.
Молодежь Парижа также была среди пламенных бойцов Коммуны. В рядах боевых частей можно было видеть детей, подростков 14-16 лет, которые героически сражались с врагом.
После «Кровавой недели» версальцы арестовали сотни юнцов; среди них был ребенок всего восьми лет от роду. Во время казней, совершавшихся без суда и следствия, версальцы расстреляли нескольких юношей; перед лицом смерти они вели себя столь мужественно, что поразили даже своих убийц.
История помнит юного бойца Коммуны, совсем еще ребенка, который перед расстрелом попросил офицера, командовавшего карательным взводом, маленькой отсрочки, чтобы передать товарищу часы для своей матери, после чего он тотчас же вернулся и гордо встал у стены, где расстреливали оставшихся в живых участников жестоких боев «Кровавой недели».
Молодые коммунары, находившиеся в первых рядах бойцов Парижской Коммуны, следовали примеру и продолжали традиции тех юношей, которые накануне восстания 10 августа 1792 года, покончившего с монархией, вместе со своими старшими братьями призывали жителей парижских предместий взяться за оружие.
Они продолжали традиции тех юношей, которые в битве при Вальми [226] сражались в рядах бойцов революции, перед которыми вынуждена была отступить европейская феодально-монархическая коалиция.