Атака, на которую намекают официальные де-
пеши, произошла вчера вечером между фортами
Исси и Ванв.
Версальцы приблизились к траншеям на рассто-
яние 100 метров, но были с силой отброшены и по-
несли во время бегства значительные потери. С на-
шей стороны почти никаких потерь.
У форта Исси траншеи защищали гвардейцы
запасных рот 63-го батальона. У форта Ванв отли-
чились своей храбростью 208-й и особенно 179-й ба-
тальон».
На заседании, состоявшемся в этот день, Коммуна
приняла декрет об учреждении военного суда в каждом
легионе и дисциплинарного совета в каждом батальоне.
Таким образом, речь шла о том, чтобы сорвать про-
иски версальцев, которые открыто похвалялись, что они
засылают своих агентов в батальоны национальной
гвардии с целью их разложения и дезорганизации.
12 апреля
Донесения о военном положении, присланные Домбровским, сводились к следующему:
«В наших руках уже три четверти Нёйи. Ведем
планомерную осаду. Сады один за другим перехо-
дят в наши руки. Надеюсь, сегодня вечером быть на
мосту Нёйи».
На заседании 12 апреля Коммуна заслушала обвине-
ния Клюзере против Бержере, которого Клюзере упре-
кал в том, что он содействовал актам нарушения дисци-
плины и, будучи генералом, щеголял в недопустимо
пышном мундире. Было принято решение оставить Бер-
жере под арестом до завершения следствия, которое
было возложено на комиссию в составе Ранвье, Прото
и Ланжевена [116].
Другой член Коммуны, Асси, который ранее также был арестован, был освобожден вскоре после этого [117].
В тот же день был принят следующий декрет:
«Парижская Коммуна,
Принимая во внимание, что императорская колонна на Вандомской площади представляет собой памятник варварства, символ грубой силы и ложной славы, апологию милитаризма, отрицание международного права, постоянное оскорбление победителями побежденных, вечное посягательство на один из трех великих принципов Французской республики – братство,
Постановляет:
Статья единственная: Колонна на Вандомской площади будет разрушена».
Согласно другому постановлению Коммуны все судебные преследования за просроченные платежи прекращались впредь до опубликования в «Journal Officiel» декрета о сроках этих платежей.
Согласно постановлению делегатов финансов Журда и Варлена и военного делегата Клюзере офицерам национальной гвардии, несущим службу в действующей армии за линией городских укреплений, было установлено следующее жалованье:
«Главнокомандующему: 16 франков 65 сантимов в день, или 500 франков в месяц.
Генералу – помощнику командующего: 15 франков в день, или 450 франков в месяц.
Полковнику: 12 франков в день, или 360 франков в месяц.
Майору: 10 франков в день, или 300 франков в месяц.
Капитану, старшему врачу, старшему адъютанту: по 7 франков 50 сантимов, или 225 франков в месяц.
Лейтенанту, младшему врачу: 5 франков 50 сантимов в день, или 165 франков в месяц.
Младшему лейтенанту: 5 франков в день, или 150 франков в месяц».
Жалованье офицеров национальной гвардии, несущих службу внутри Парижа, устанавливалось по 5 франков в день для майоров и старших адъютантов и 2 франка 50 сантимов для капитанов и унтер-офицеров.
Исполнительная комиссия поручила Гюставу Курбе, председателю Федеральной комиссии художников, восстановить в кратчайший срок музеи Парижа.
Находясь в Лондоне, откуда он с пристальным вниманием следил за ходом событий в Париже, Карл Маркс писал в своем письме Кугельману, с гениальной прозорливостью вскрывая то новое, что несла с собой Парижская Коммуна по сравнению с предыдущими революциями:
«Если ты заглянешь в последнюю главу моего «18-го брюмера», ты увидишь, что следующей попыткой французской революции я объявляю: не передать из одних рук в другие бюрократически-военную машину, как бывало до сих пор, а сломать ее, и именно таково предварительное условие всякой действительной народной революции на континенте. Как раз в этом и состоит попытка наших геройских парижских товарищей. Какая гибкость, какая историческая инициатива, какая способность самопожертвования у этих парижан! После шестимесячного голодания и разорения, вызванного гораздо более внутренней изменой, чем внешним врагом, они восстают под прусскими штыками, как будто войны между Францией и Германией и не было, как будто бы враг не стоял еще у ворот Парижа! История не знает еще примера подобного героизма! Если они окажутся побежденными, виной будет не что иное, как их «великодушие»…
Пусть сравнят с этими парижанами, готовыми штурмовать небо, холопов германско-прусской священной римской империи с ее допотопными маскарадами, отдающими запахом казармы, церкви, юнкерства, а больше всего филистерства» [118].