Остановясь, Ишимов стал бережно расправлять пострадавшие ветви. Мешал букет, полученный от пионеров.
— Разрешите, я подержу, Кирилл Прокопьевич, — раздалось рядом.
Это был Ольховой — главный режиссер народного театра при Дворце культуры нефтехимиков.
— Спасибо, Валентин Леонтьевич. Безобразие-то какое!.. А вы куда держите путь! Вроде как на другом конце города живете?
— Приглашен на семейное торжество, — улыбнулся Ольховой. — Одна из участниц нашего театрального коллектива замуж выходит.
— Что ж, дело молодое! А на стадионе были? Понравилось вам?
— Мне? Да что вы, Кирилл Прокопьевич!
— Вот как? Выходит, не расходимся в оценке. Лично я глядел и спрашивал себя: как можно таким суррогатом подменять искусство?.. А вы как это объясняете, Валентин Леонтьевич?
— Думается мне, что до сих пор путают две вещи, — отозвался Ольховой. — То, что мы территориально далеки от Москвы, — это факт. Но означает ли это, что нам в остальном далеко до Москвы?.. Видимо, кому-то все еще кажется возможным сбывать нам искусство удешевленное, а иногда и попросту недоброкачественное!
Тут появился еще один собеседник — Кубасов.
Укоризненный взгляд Ишимова растревожил его, и Кубасов решил без промедления переговорить, объяснить, что самого ввели в заблуждение. Подходя, он услыхал последние слова Ольхового и вмешался в разговор:
— Не слишком ли обобщаете, Валентин Леонтьевич? Не спорю, нынешнее эстрадное представление оказалось никудышным. Но разве к нам в Новинск не приезжают...
— Правильно, — кивнул Ольховой. — Бывают полноценные, интересные встречи. Но сколько наряду с ними проходных... Пожалует бригада, представляющая известный театр. А чем отделывается? Куцый монтаж из случайных фрагментов. А после еще хвалятся: несем искусство в народ!.. Разве серьезный театр может довольствоваться такой убогой визитной карточкой?
Народный театр, которым руководил Ольховой, был гордостью новинчан: премьеры собирали полный зал, обсуждались с не меньшей заинтересованностью, чем спектакли областного театра. Соперничества в этом не было. Однажды Ольхового спросили — в чем он видит различие между театром профессиональным и театром народным. Ответил: «В первом делают спектакли, во втором людей!» Ответ был полемичным, но по сути ясным: воспитание средствами искусства, не только эстетическое, но и духовное воспитание — вот к чему стремился Ольховой.
— Это-то верно, случаются осечки, — согласился Кубасов. — Но мне кажется...
Ишимов его перебил:
— Ты бы лучше, Николай Андреевич, построже со своего отдела культуры взыскивал!
— Мы ни при чем. Областной отдел санкционировал.
— Это не оправдание. Неужто собственного мнения лишены? Строже должны подходить!
— И тем более когда речь идет о стадионе, — вставил Ольховой. — Восемнадцать тысяч мест у нас на стадионе. Восемнадцать. Какая же массовая порча художественного вкуса!
— Сдаюсь! — вздохнул Кубасов.
Продолжая разговор, приблизились к кварталу, где жил Ишимов. И только успели завернуть за угол, как навстречу грянула хоровая песня — развеселая, зажигательная, под дробный каблучный стук-перестук.
— Гуляет народ! — прислушался Ишимов. — Верно, на вашем свадебном торжестве, Валентин Леонтьевич. Поспешайте! Счастливо время провести!
Попрощались. А песня продолжала звенеть — девичьи голоса все выше и выше тянули ее в поднебесье, а мужские своими басами поддерживали, подкрепляли.
— Чую, что ты на меня в претензии, Кирилл Прокопьевич, — сказал Кубасов. — Потому и решил без промедления объясниться. И объясниться, и повиниться!
— Ладно уж! Замнем для ясности! — ответил, помолчав, Ишимов. — Хорошо хоть, что откладывать не стал. Зайдем ко мне. Поделишься результатами своей поездки в Ленинград.
Возле подъезда сидела на табуретке старуха. Вечер был теплым, а старуха — в стеганой кофте и валенках.
— Вася женится, — объяснила она, кивнув в сторону неумолчной песни. — Нестеренко Вася. Из соседнего корпуса. Тот самый, что в лотерею мотоцикл выиграл. Как с полдня начали — так и веселятся!
— Что за старушка? — поинтересовался Кубасов.
— Евдокия Пантелеевна? Мастера Бочкарева мамаша, он как раз над нами живет. Любознательная старушка. Сиднем сидит весь день, слаба на глаза, но обо всем осведомлена!
Лифтом Ишимов пользовался редко: считал, что не к чему баловать ноги, как бы еще сильней не разболелись. На этот раз ради гостя вызвал лифт.
Когда же вошли в квартиру, громко позвал:
— Поля, где ты? Гостя встречай!
Полина Семеновна поспешила навстречу:
— Вернуться из Ленинграда успели, Николай Андреевич? Как самочувствие? Довольны ли поездкой?
Полина Семеновна отличалась не только добродушием, но и некоторой суетливостью. И к тому же излишней восторженностью.
— Какой красивый букет! — ахнула она, принимая цветы из рук Ишимова. — Откуда, Кирюша?
— Пионеры на стадионе преподнесли.
— А как представление? Я после пожалела, Кирюша, что не пошла с тобой.
— Ничего не потеряла. Не жалей.
— Очень красивый букет! — повторила Полина Семеновна. — Нынче мне везет. Второй получаю букет.
— А первый от кого?
— От Лорочки. С оказией, с запиской прислала. Пишет, что завтра будет нас ждать. В самом деле, Кирюша, почему бы нам не съездить, не поглядеть, как Лорочка и Юра устроились на своем садовом участке. Вы бы, Николай Андреевич, воздействовали на Кирилла Прокопьевича: до сих пор не могу вытащить!
— Ну зачем ты об этом, Поля! — нахмурился он. — Мне и завтра не до того. Что же мы в прихожей стоим, Николай Андреевич? Побеседуем в кабинете, а ты, Поля, чай приготовь.
Прошли в кабинет, до самого потолка заставленный книжными стеллажами. Не только на полках теснились книги — лежали навалом и на столе, бок о бок с газетными подшивками, картотечными ящиками.
— Ого, полным ходом, гляжу, идет работа! — воскликнул Кубасов. — Много ли прибавилось к новинской хронике, Кирилл Прокопьевич?
— Об этом после, — отозвался Ишимов. — Ты прежде всего в своей поездке отчитайся!