Стукнула калитка. Во двор вошли двое. Караваев стоял с дровами и ждал, чувствуя некоторую нелепость своего положения.
— Вы, Михаил Михалыч? Зачем же вы сами?.. Вот я сейчас дам этой старой карге!
Это был Вдовин, а с ним Доронина.
— Не шуми. Надо было б, так сам бы послал.
Войдя в дом, Караваев предложил:
— Проходите, раздевайтесь. Будем картошку жарить. Что вас нелегкая по ночам носит? Проходите, проходите.
— Какой-то вы все же странный, Михаил Михалыч.
— Ничего во мне странного нет. А вот ты, брат, с чудинкой. Это действительно.
— Погрейтеся, Андрей Порфирьич, горяченького отведайте, и озноб весь пройдет, — умильно глядя на председателя, затараторила бабка с каким-то присвистом в голосе. — Щас чайку скипячу. Ух, как оно славно чайку-то попить!
Доронина примостилась у печки, поджала губы и опустила голову. Девушка хотела спать. Но Вдовин, по всему видно, собирался вести разговор длинный, обстоятельный. Он снял шапку, расстегнул полушубок, и, вынув кисет, стал очень уж медленно, будто любуясь собой или выжидая чего-то, свертывать цигарку.
— Мы к вам с просьбой, Михаил Михалыч. Чуть не забыли. Завтра с утра тоже можем запамятовать, а когда уедете, по телефону хуже.
— Куда уеду?
— М-м. Домой. Куда же…
— Напрасно вы, товарищ председатель, так старательно выпроваживаете меня. Я еще поживу. Погляжу. Нервишки вам попорчу.
В избе было темновато, и Караваев даже чуть придвинулся к председателю, чтобы посмотреть, как тот себя чувствует. Вдовин улыбался. Так же, как давеча, когда приходил сын. «Странно», — удивился Караваев.
— Так что у вас за просьба?
— Дело тут вот какое, Михаил Михалыч. Надо нам водопровод по всей ферме провести. А то тяжело ведь бабенкам с ведрами-то бегать. Ну, а труб нету. Вот уже с прошлого года просим труб-то и допроситься не можем. Все пороги у начальства обили.
— И обивать нечего. Не дают району труб. Если получим — выделим. Слушайте, а почему вы не хотите использовать деревянные трубы? Да, трубы, сделанные из дерева.
Доронина пересела на табуретку. Сонливость у нее, видимо, прошла, и она снова глядела на Караваева по-детски насмешливо.
— Трубы из дерева делают уже многие сибирские колхозы, — продолжал Караваев. — А как делают — прочитайте в брошюре. Она называется «Водопровод из деревянных труб». Эту брошюру продают в книжном магазине у нас в райцентре. И в «Блокноте агитатора» была статья. Мало читаете, друзья мои.
Караваев засмеялся и стал собирать поджаренную картошку в тарелку.
— Не надо мной ли, батюшка? — бормотнула Куприяновна, уже успевшая вздремнуть на кровати не раздеваясь, свесив ноги над полом. — Ну и хорошо. Чё ж ты будешь надо мной смеяться, над старой? Ты грамотней, а я нет. Да и фамилья-то у тебя нашенская, простая.
Бабкин торопливый и какой-то жалостливый говорок развеселил всех.
— Фамилия, бабка, это не первое дело, — сказал Вдовин, подсев к столу и обжигаясь горячей картошкой. — Это, прямо скажем, не главное.
Они просидели более часа. Караваев пошел провожать гостей. Ему захотелось перед сном пройтись по улице.
Ветер дул ровно и слабо. На южной половине неба, уже свободной от облаков, высыпали крупные звезды. Щербатый месяц светил туманно и синевато. Лаяли собаки. Где-то совсем близко мыкнула корова.
Доронина свернула в переулок, а Караваев и Вдовин пошли по улице.
— Ничего она одна ночью-то? — спросил Караваев.
— А что? Собаки у нас мирные, лают только. Волки боятся в деревню забегать. А за медведями, пожалуй, километров двадцать надо идти. Те вовсе осторожны.
— Я о людях.
— А что люди? — равнодушно спросил Вдовин. Помедлив, он заговорил уже другим, более мягким голосом: — Умаялась девчонка. Да и в сам-деле, сейчас вот уже полночь. Пока придет да уснет. А завтра опять спозаранку в правление. После дойки совещание с доярками проводим. Может, и вы придете?
— Хорошо. Только чтобы не проспать. Сплю я, к своему несчастью, здорово крепко. Хотел ведь будильник в чемодан положить. Есть у меня очень маленький будильничек, мне его на день рождения подарили.
Вдовин махнул рукой:
— Скажите Куприяновне. Разбудит. Она лучше всякого будильника.
Закуривая, они остановились посредине деревни у школы, возле которой росло много тонких и длинных березок. Березки раскачивались на ветру и тревожно шумели.
— Какая сила! — сказал Караваев, кивая на громадные, причудливых форм сугробы, на даль, укрытую холодною мглой. Сказал и подумал, что Вдовин, пожалуй, едва ли поймет его. Но тот понял.