— Да, Сибирь-матушка! Работать здесь, конечно, не шибко легко, прямо скажем. Но уж зато просторно. Земли-то сколько! Паши знай! А лесу!.. Вот сюда, на север, хоть сколько иди и ни одной деревни не встретишь, все лес и лес. Иной раз охотник уйдет, заблукается и сгинет, будто и не было его. А тра́вы!.. Возле реки и озер под осень такая травища вымахивает, что и овечек в ней не видно. Не выкашиваем всю-то. Скота здесь можно разводить!.. А хлеба сколько можно выращивать. Только вот силенок… силенок у нас не хватает. Да и должен вам сказать… — он кашлянул. — Должен вам сказать, что давеча Ирина в основном правильно говорила о бывшем-то секретаре Дубове. Такие порядочки завел, что старались не сробить получше, а выслужиться. Поперек встал — не жди пощады. Сгоряча-то ничего не сделает, а через месяц-два припомнит. А в нашей работе разве обойдешься без недостатков? Особенно досада брала осенью. Пора тяжелая, сами знаете. В это время у нас дожди льют вовсю. Хлеб надо быстрей убирать. Так нет, приказывает все силы бросить на хлебопоставки.
— Заготовки хлеба — очень ответственное дело, — проговорил Караваев, не понимая, к чему клонит председатель колхоза.
— Да, конечно. Но ведь что у нас получалось на практике, Михаил Михалыч. Зерно осыпается на корню, а мы вывозкой хлеба заняты. Зерно влажное, сушилок не хватает. Кое-кто из председателей, шибко усердствуя, раздает зерно по домам, и бабы на своих печах сушат его. Где-то зерно между кирпичами попадет, где-то из мешка высыпется. А на подовых сушилках другой раз так поджаривают, что зернышко бедное из светлого в черное превращается. А горючего уходит понапрасну! Автомашин сколько гробим в грязи-то! Лишь бы впереди других план по хлебосдаче выполнить. А ведь месяцем позже, месяцем раньше — не все ли равно? Важно хлеба с полей получить побольше.
Вдовин говорил торопливо и сердито. Размахивал рукой и раза два ткнул Караваева в плечо, так что Михаилу Михайловичу пришлось даже отступить немного.
— В позапрошлом году озимые у нас были лучше всех в районе. По восемнадцати центнеров с гектара. А в некоторых колхозах что-то совсем мало получилось — центнеров этак по шесть, не больше. Ну и что же? Дубов давай нажимать на нас. Один план хлебосдачи выполнили — другой дали. Потом еще добавили. А как колхозник это воспринимает? Что же, говорит, такое? Мы в три раза лучше соседей сробили, а с нас в десять раз больше берут. Лодыри-то получаются в выигрыше. Попробуй-ка после того убеди его, что он должен лучше соседа работать. Человек, знаете ли, любит за свой труд получать сполна. И не через год, а как на заводе — почаще. Ну, один раз недоплатили — смолчит, второй раз — смолчит, а третий — чур. А если молчать будет, то работенки от него все равно не жди. Дубову мы говорили. Да только пользы-то… И говорили с большой оглядкой. А не то такое припишет, что будешь выглядеть хуже любого контрреволюционера.
— Что-то ты мне очень уж свирепого человека изрисовал, — засмеялся Караваев, припоминая рыхлую потрепанную физиономию бывшего секретаря райкома.
— Какой уж был, — бормотнул Вдовин. Он вздохнул и, застегнув полушубок на верхний крючок, переминался с ноги на ногу, всем своим видом показывая, что пора и по домам.
Караваеву стало отчего-то весело. Он хлопнул Вдовина по плечу:
— Дубов давно на юг укатил. Живет там, поправляет свои потрепанные нервишки. И чего нам вспоминать его, Андрей Порфирьевич. А?..
Вдовин коротко и тихо засмеялся. Это было так неожиданно, что Михаил Михайлович замер на миг. И тут же усмехнулся про себя: «Раскрываешься… Почуял, милок, что по-новому жить можно будет».
Подавая на прощание руку секретарю райкома, Вдовин сказал:
— Слышите, волки воют? Голодно им перед весной-то. И рыскают.
Караваев не сразу вошел в дом. Он еще некоторое время бродил по дороге. Раза два останавливался и прислушивался. Заунывно свистел ветер, и больше ничего не было слышно.
ОСИПОВ
Сквозь дощатую стену конторки цеха доносится шум токарных станков. Шум однообразный и сильный, можно подумать, что работает одна огромная машина. Неожиданно в него вторгаются грубые посторонние звуки, доносящиеся откуда-то сбоку: стук-стук-стук… Через несколько секунд они исчезают.
«Опять Митька Хохлов портачит, — подумал Андрей Иванович. — Побежал, наверное, к приятелю прикурить и болтает с ним, сказки рассказывает. А в это время резец прошел всю деталь, и резцедержатель уперся в патрон. Еще бы не застучало! Экий человек!»