На рукавах у девушек красные повязки — дружинницы. Митя слегка побледнел. Отчего бы? Ну, об этом двумя-тремя словами не скажешь. Пока Митя шагает за дружинницами и как завороженный смотрит неотрывно на девушку с татарскими глазами, попробуем кое-что рассказать.
Вся история началась еще в прошлом году. Осенью. Под вечер. На стадионе. Тогда соревновались женские, точнее, девичьи команды — швейной фабрики и какого-то завода, Митя не запомнил какого. Побеждали швеи. Митя сразу заприметил одну из них — белокурую, с татарскими глазенками. Она играла не лучше других, похуже, пожалуй, даже, но уж была, конечно, стройнее, приятнее всех. Выйдя со стадиона, он тотчас забыл о ней, но, увидев однажды в фойе кинотеатра, вдруг решил заговорить с девушкой. Подошел и спросил:
— Будьте добрыя, скажите, сколько осталося времени до кино?
Она была с этой вот, рыжеватой. Не ответив, обе они отвернулись, а Митя ретировался, недовольный ими и собою. Потом он частенько встречал ее в саду, в кино, на танцах или просто на улицах — городишко маленький, все люди на виду — и даже узнал через дружков имя девушки — Агнесса. Имени такого он никогда не слыхал, и оно казалось ему удивительно женственным.
Как-то Митя, встретив Агнессу на улице, тащился за ней кварталов пять. Она зашла в проходную швейной фабрики. Митя открыл скрипучую дверь проходной, но вахтер, старый злой чалдон, выпучил на него глаза:
— Вам чего?
Увидев где-либо Агнессу, Митя подолгу думал о ней: думал на заводе и когда шел с завода, когда ужинал, ложился спать и даже когда просыпался на секунду ночью. Мысли о ней были навязчивы, как болезнь, — чертовщина какая! Но вот постепенно Агнесса отходила куда-то в сторону, уже вспоминалась редко, и Митя был даже рад, что ничто не тяготеет над ним. С новой встречей все повторялось. Он искал ее повсюду, но самое верное место было у проходной фабрики: она работала только днем и пять-семь минут пятого выбегала на улицу. Но ведь и Митя часто работал днем. К тому же торчать столбом на виду у всех глупо, да и обидно все-таки, обидно даже такому необидчивому, как Митя.
Он подошел поближе к дружинницам и проговорил неожиданно для себя громковатым, развязным голосом:
— Зачем милиция смотрит так грозно на проходящих граждан?
Девицы промолчали.
— Все глядите, кого бы забрать, — не унимался Митя. — Какая злая милиция.
— И заберем, — ершисто проговорила рыжеватая девушка. — Поговорите-ка еще — и заберем.
— А за что? — спросил обрадованный Митя.
— Да не разговаривай с ним, — сказала Агнесса и сердито мотнула белокурой головой.
— Не разговаривать нельзя, — проговорил Митя, силясь быть веселым. — Милиция должна быть вежливой.
Он сказал еще фразы три, пытаясь спровоцировать девушек на разговор, но те шли молча, неторопливо и прямо, будто обе воды в рот набрали и по аршину проглотили. Какие же гордячки! Митя насупился и отстал.
Они подходили к городскому саду. Здесь было довольно много гуляющих. Возле дружинниц все время увивались парни, заговаривали с ними и, не получая ответа, отставали. Митя ревниво следил за ними, чувствуя, как у него отчего-то теплеет в груди.
Один из парней, высокий, тонконогий, в чрезмерно узких голубых штанах, похожих на кальсоны, и в рубахе навыпуск, на которой были нарисованы темнокожие люди, пальмы и какие-то шалаши, оказался особо привязчивым и нахальным. Он громко болтал:
— Мадмуазели из милиции, почему вы не хотите ответить прохожему? Это же неэтично.
«Почти как у меня, — горько подумал Митя. — Только слова другие».
— Если вы будете приставать, мы отведем вас куда следует, — сказала рыжеватая девушка.
— Не сомневайтесь, — поддакнула Агнесса.
— А как вы это сделаете? Я же первоклассный боксер, самый тяжелый тяжелоатлет, мастер французской борьбы. Двух вас одной рукой подниму. Не верите? А ну-ка попробуем.
Он засмеялся и попытался обнять девушек.
— Ты отстанешь или нет? — спросила зловеще рыжеватая девушка. — Нахал такой!
— О боже, какие мне наносят оскорбления! Учтем! — Он обхватил рукой талию Агнессы.
Этого Митя перенести не мог и выкрикнул:
— Слушай, друг, отойди! Ты слышишь?
Парень пошел навстречу Мите.
— А вы почему на меня кричите? Милиция кричит да еще вы.
Он был совсем юн, с легким детским пушком над верхней губой. Лет этак семнадцати. «Маменькин сыночек. Жиденький какой», — определил Митя и миролюбиво сказал:
— Не дури, друг. Видишь, они не хотят. И потом, чего ты на пути встал?