— Что-нибудь случилось? Ты нехорошо себя чувствуешь? — поинтересовался Россетти, наблюдая, как расцветают ярким румянцем щеки юноши. — Можем закончить на сегодня… — он глянул на холст и вздохнул, — вообще-то, мы уже закончили. Остались мелочи, и ваше присутствие вовсе необязательно…
Габриэль почувствовал, как к горлу подкатил горький комок. Он, бунтарь, красавец и сердцеед не узнавал сам себя. Что с ним? Что он делает?!
— Нет-нет! — воскликнул Тимоти. — Это ненадолго. Мне нужно кое-что сделать… срочно.
Данте пожал плечами и кивнул, с легким недоумением проводив взглядом метнувшегося за ширму юношу. Еще больше недоумения отразилось у него на лице, когда Тимоти вернулся, сжимая в руке маленькую тетрадь, и робко попросил у него карандаш. Габриэль протянул ему остро заточенный карандаш и с улыбкой поинтересовался:
— Может, ты предпочитаешь писать пером? У меня есть и перо, и чернила.
Тимоти отрицательно покачал головой, не заметив веселой иронии, прозвучавшей в бархатном голосе.
— Благодарю, но все еще может претерпеть изменения, — он очаровательно улыбнулся, сверкая яркими глазами человека, которого посетило озарение. — Пером я запишу, когда буду уверен…
— Как пожелаешь… — пробормотал заинтригованный Данте, переглянувшись с Розалией.
Тимоти занял место на широком подоконнике низкого распахнутого настежь окна в другом конце студии. Пребывая в неудержимом творческом порыве, он совершенно позабыл о поведении своего коварного облачения — легкий шелк тут же затрепетал, подхваченный теплым ветром, предоставляя художнику возможность беззастенчиво рассматривать юное нагое тело. Но Тимоти уже ни на что не обращал внимания, всецело поглощенный вдохновением. Быстро записав переведенный сонет, он пробежал глазами по строчкам и счастливо улыбнулся. Пожалуй, можно было принять предложение Данте и воспользоваться пером.
Откинувшись к прохладному стеклу, Тимоти прикрыл глаза и, подставив лицо легкому ветру, беззвучно зашевелил губами:
«Есть существа, которые глядят
На солнце прямо, глаз не закрывая;
Другие, только к ночи оживая,
От света дня оберегают взгляд.
И есть еще такие, что летят
В огонь, от блеска обезумевая:
Несчастных страсть погубит роковая;
Себя недаром ставлю с ними в ряд»*
Мысленно повторив последние две строки, юноша тяжело вздохнул и, закусив губу, осторожно покосился на художника — Габриэль, невероятным усилием воли заставив себя оторваться от соблазнительного зрелища, с задумчивым видом сидел в кресле, изредка поднося к ярким губам кубок с водой, делая небольшие глотки и едва заметно улыбаясь. И вдруг метнул в него обжигающий взгляд.
Тимоти быстро отвернулся, чувствуя, как оглушительно застучало сердце, вновь настойчиво приливая кровь к его щекам.
Улыбка Габриэля стала чуть шире.
— Ты в порядке, солнышко? — услышал юноша голосок Розалии, беззвучно подошедшей к нему, и едва заметно кивнул, захлопнув тетрадь и сомкнув ресницы.
Нет, он был совсем не в порядке.
«Вообще-то, мы уже закончили. Остались мелочи, и ваше присутствие вовсе необязательно»
Тимоти в отчаянии сжал карандаш. Нет! Почему так скоро? Почему сейчас, когда ему стало казаться, что он готов сделать шаг и перешагнуть запретную черту, рискнуть всем, поддаться роковой страсти? Он обвел тоскливым взглядом студию, ставшую родной за неделю, вдохнул ее ни с чем несравнимый запах и тяжело вздохнул.
***
— Я закончил, — тихо объявил Россетти, отходя от мольберта.
Обе модели подошли к нему и стали по сторонам, любуясь завершенной картиной.
— Это прекрасно, — прошептал Тимоти, подступив ближе и с восхищением рассматривая каждый мазок на холсте. — Прекрасно, — повторил он и повернулся к художнику. — Прости, я не критик и не имею права судить, но, по-моему, эта работа достойна того, чтобы быть представленной в Академии. Уверен, мистер Рёскин останется доволен.
— Будем надеяться, — скромно улыбнулся итальянец.
— Это дело непременно нужно отметить! — воскликнула Розалия, захлопав в ладоши. — Я знаю, у тебя есть отличное вино, Габриэль!
Подбежав к покосившемуся буфету, девушка без лишних церемоний достала оплетенную соломкой бутыль и три бокала. Пока она занималась их наполнением, молодые люди скрестили взгляды в немой борьбе, отчаянно всматриваясь, вопрошая, тщетно пытаясь прочесть в этих взглядах мысли друг друга.
«Ты — мое вдохновение. Я должен тебя удержать»
«Ты — моя любовь. Я не хочу расставаться»
Не отрываясь от бездонных прекрасных глаз, Тимоти покорно принял из рук девушки наполненный бокал.
— За твой новый шедевр, Габриэль! Надеюсь, ты сможешь выгодно продать его! — весело провозгласила Розалия, чокнувшись с художником.
— За твой успех, Данте… — тихо произнес юноша.
— За вас, мои прекрасные модели. Я безгранично благодарен вам обоим, — склонил голову Россетти и, разорвав незримую нить, связывающую их взгляды, залпом осушил бокал и отвернулся.
Тимоти вздохнул и хмуро посмотрел на вино.
«Это же вино, не джин», — рассудил он и последовал примеру художника.
Вернув Розалии опустевший бокал, юноша прошел к закрытому окну и замер, отстраненно глядя на покачивающиеся ветви клена.
«Вот и все. Все закончилось. Осталось только попрощаться», — с тоской подумал он, часто моргая глазами, чтобы укротить набежавшие слезы.
— Святая Дева Мария! Почему вы оба такие мрачные? Самое время немного отдохнуть и повеселиться! — воскликнула Розалия, нарушив звенящую тишину, воцарившуюся в студии.
Легко подбежав к Тимоти, девушка игриво дернула его за тунику, вызвав приглушенный вопль протеста, и звонко рассмеялась.
— Я расшевелю вас, несносные зануды! — объявила она, обвила тонкими руками шею юноши и оставила на его губах нежный поцелуй, а на лице — выражение полной растерянности, которое вызвало у нее очередной приступ мелодичного смеха. — Ты просто прелесть, Тимоти!
— Розалия… — подал голос Россетти, с мрачным видом наблюдая за ними из кресла, — прекрати это неуместное веселье.
— А, по-моему, оно очень даже уместно! — заявила девушка, оставила в покое осоловевшего от вина и поцелуя Тимоти и перепорхнула к комоду, на котором красовался огромный букет полевых цветов.
Вытащив из вазы несколько веточек тысячелистника и ромашки, Розалия закружилась по комнате, напевая какую-то песенку, отрывая пальчиками мелкие цветки и разбрасывая их. Снова подбежав к Тимоти, она осыпала золотистые кудри соцветиями и схватила его за руку, вытягивая на середину комнаты. Юноша едва успел подхватить взметнувшуюся легкую ткань, мгновенно залившись краской, но вдруг рассмеялся, позволив Розалии закружить его.
Вино все быстрее разливалось по его телу, будоража кровь, делая его смелее и отчаянней. Оставив попытки придержать коварное облачение, Тимоти бросил на Данте сияющий хмельной взгляд, улыбнулся и, не заметив наступил на полу туники. Взмахнув руками, он упал, увлекая за собой Розалию. Оказавшись на полу, оба зашлись хохотом, пытаясь выпутаться из сбившегося шелка.
Габриэль словно во сне поднялся из кресла. Медленно подойдя к веселящейся парочке, он присел рядом и протянул руку к светлым кудрям, в которых застряло несколько цветков. Смех юноши оборвался, оставив после себя лишь робкую улыбку. Данте всмотрелся в сияющие голубые глаза, пытаясь обнаружить в них признаки испуга, но, так и не увидев их, запустил пальцы в мягкие волны золотистых волос.
— Так свеж ручей, но ты милее втрое, — прошептал он. — С твоих густых волос я снял покров, и вижу робкий блеск лесных цветов, запутанных в их золотистом рое.**
Тимоти опустил глаза и, судорожно выдохнув, прильнул к его руке.
Притихшая Розалия осторожно отодвинулась от них, поднялась с пола и ретировалась за ширму. Быстро переодевшись, она неслышно покинула студию.