— Ты словно приоткрывшийся бутон, едва явивший миру цвет нежных лепестков, — бархатным полушепотом произнес художник.
Испачканная краской рука накрыла дрожащие пальцы, нервно теребящие тонкую ткань.
— Мистер Россетти… Габриэль…
— О, мой бог… — Данте зажмурился и покачал головой, — твой голос… Я, наверное, кажусь тебе слишком наглым? — вздохнул обольститель. — Но поверь, я совсем не такой. Я умею ценить красоту и непорочность. Это такое редкое сочетание и такое… искушающее.
Юноша вздрогнул.
— Искушающее?..
— Да.
— Значит, сплетни о тебе — правда?
— Какие именно сплетни?
— О том, что тебе нравятся не только женщины…
— Правда, — улыбнувшись, тихо ответил итальянец и потянул за шелковую завязку.
Туника с тихим шорохом скользнула к стройным ногам. Габриэль взял руки юноши и развел в стороны, залюбовавшись молодым упругим телом.
— Совершенство, — прошептал он, ощутив, как желание тугим горячим узлом завязывается внизу живота, мешая здраво мыслить.
Впрочем, определение «здравомыслящий» к нему никогда не относилось. Он всегда шел на поводу своих инстинктов и желаний. Грубо, напролом, беря обаянием, красивыми пустыми словами и страстным напором.
Но, взглянув в испуганные голубые глаза, он вдруг осознал, что с этим златокудрым мальчиком он не сможет так поступить.
— Я пугаю тебя?
Опустив глаза, Тимоти не ответил, но явная дрожь, сотрясающая стройное тело и плотно сомкнутые губы сказали Габриэлю все за него.
— Прости. — Он выпустил его руки и отступил. — Прости, я не должен был…
Данте запустил пальцы в черную шевелюру и прошелся по комнате, нервно кусая губы и бросая виноватые взгляды на застывшего юношу.
— Тимоти… — нерешительно позвал художник.
Тимоти вздрогнул, подхватил с пола тунику и, метнув на итальянца затравленный взгляд, быстро скрылся за ширмой. Так же быстро одевшись и не проронив ни слова, он покинул студию.
ПРИМЕЧАНИЯ
*Лишь здесь любви творится волшебство: пока, противясь действию его, бегут часы, сбиваясь в тёмный ком, часы любви в пространстве огневом поют, и всё лучится оттого… — Данте Габриэль Россетти, строки из сонета XVI День любви (из цикла сонетов «Дом жизни»)
========== Часть 3 ==========
Комментарий к
Это глава целиком и полностью посвящена Тимоти.
Возможно, Автор несколько сбился с ритма повествования), но он не мог упустить возможность немного покопаться в прошлом одного из главных героев), поэтому просит прощения и уверяет: в следующей главе наш прекрасный Габриэль непременно вернется (и больше не исчезнет;))
Не оставляй юноши без наказания:
если накажешь его розгою, он не умрет;
ты накажешь его розгою и
спасешь душу его от преисподней (23: 13–14)*
Тимоти сидел на заднем дворе паба на перевернутой бочке, задумчиво катая в пальцах хлебный мякиш.
«Я пугаю тебя?»
Юноша тяжело вздохнул и прикрыл глаза. Нет, он был не испуган — он был шокирован выходкой Габриэля. Страстный итальянец поверг его в шок и всколыхнул в памяти то, что юноша хотел бы забыть навсегда.
Еще полгода назад домом для Тимоти была закрытая школа для мальчиков в Шрусбери — городке, откуда он был родом. Его отец, крепко стоящий на ногах лавочник-середняк, был вполне способен оплачивать его обучение и полный пансион, забирая сына лишь на короткие каникулы, да изредка по воскресеньям.
До получения свидетельства о среднем образовании Тимоти оставалось еще два года, когда отец скоропостижно скончался от удара, оставив его круглым сиротой (матушки юноша не знал — она отошла еще при родах) и единственным наследником небольшого состояния. Однако не достигший совершеннолетия Тимоти не имел права им распоряжаться, поэтому ему был назначен опекун — старший брат отца.
Приехавший из Лондона дядя, обсудив с юношей его будущее и объяснив невозможность дальнейшего обучения в школе катастрофической нехваткой средств и лишь вскользь упомянув о родственных чувствах, предложил перебраться к нему. Тимоти без промедления согласился. У него была на то своя веская причина.
Отъезжая от ворот школы в скрипучем кэбе, провожая взглядом стены, которые на протяжении нескольких лет были его домом, он ни секунды не жалел о принятом решении. Несмотря на страшную утрату и погасшую надежду получить достойное образование, в этот момент — он был счастлив.
Школа для мальчиков в Шрусбери… Отдельный мир со своими законами и правилами, с жесткой дисциплиной, со скучными и с полюбившимися предметами. И с наказаниями…
Публичная порка была привычным делом для воспитанников. Пожалуй, ни один из мальчиков не смог избежать этой унизительной экзекуции. «Поцелуй терновника» — так воспитанники окрестили жестокую расправу, учиняемую за малейшую провинность. Шесть ударов покрытыми шипами, распаренными в кипятке терновыми розгами — меньшее, на что мог рассчитывать провинившийся.
Тимоти, благодаря кроткому нраву и усердию в учебе, удавалось не превышать этого минимума. Школа вообще казалась ему вполне сносным местом. До тех пор, пока ее порог не перешагнул новый преподаватель.
***
Воспитанники, выстроенные, словно на параде, встретили появление нового преподавателя математики — мистера Чарльза Вогана — любопытными взглядами и прошелестевшим над плацом ропотом.
Тимоти, вытянув длинную шею, с волнением рассматривал высокого холеного мужчину, который со снисходительной улыбкой на тонких губах обводил воспитанников цепким взглядом, неспешно перемещая его с одного юного лица на другое. Волнение юноши объяснялось довольно просто — он, мечтатель и тихий романтик, отдающий предпочтение литературе и языкам, не был на короткой ноге с точными науками, и каждые его шесть «поцелуев терновника» были связаны исключительно с этим печальным обстоятельством. Раз в неделю он непременно становился объектом публичной порки. Но, положа руку на сердце, Тимоти признавал — ушедший в отставку почтенный мистер Уолтер был весьма снисходителен к нему, ограничиваясь шестью ударами и не подпуская к этому делу кровожадных старост, что практиковали другие преподаватели. Поэтому юноше было далеко не безразлично, что за человек займет место добросердечного учителя. Он с содроганием вспоминал урок, который проводил сам директор — преподобный Мосс, заместивший на день уехавшего по делам мистера Уолтера, и последующую порку — пятнадцать раздирающих плоть «поцелуев». Это был первый раз, когда Тимоти прочувствовал наказание в полной мере.
— Дьявол… — прошипели над самым ухом, — не может этого быть… как же так?..
Юноша обернулся. Рядом с ним, напрягшись словно струна, стоял его однокашник, Сэм Пирси — рослый обаятельный задира, с которым он, несмотря на противоположность характеров, давно свел тесную дружбу.
Тимоти удивленно приподнял брови.
— В чем дело, Сэм? — шепотом спросил он.
— Чарльз Воган… — Сэм прикусил губу, взволнованными глазами наблюдая за новым преподавателем. — Полагаю, теперь каждому мало-мальски привлекательному ученику следует готовить свои филейные части не только под розги… — загадочно произнес он и перевел взгляд на юного Тейлора: красивый, утонченный юноша, внешностью напоминающий греческую статую и неохотно дружащий с математикой — идеальный вариант, чтобы оказаться в первых рядах подвергшихся наказанию от нового учителя. — Мой тебе совет, Тейлор: ночами не спи, занимайся зубрежкой, делай что угодно, но только не дай ему повода придраться к тебе.
— Думаешь, я не выдержу порки? — усмехнулся Тимоти — очень уж не хотелось показаться перед Сэмом этаким неженкой, трясущимся за сохранность своей шкуры. — В последний раз преподобный Мосс лично приложил меня розгами до кровавых рубцов, ты сам видел.