Вздохнув, Тимоти сунул в рот хлебный шарик и поднес к губам кувшин.
— Тимоти…
Рука юноши предательски дрогнула, и молоко благополучно полилось по подбородку мимо открывшегося в удивлении рта, заливая рубаху и штаны. Тимоти закашлялся, подавившись скатанным мякишем, пошатнулся и, потеряв равновесие, неловко опрокинулся с бочки. Кувшин упал рядом, расколовшись и расплескав на него остатки молока.
Одним прыжком Габриэль подскочил к нему, помог сесть и, похлопывая по спине, взволнованно заглянул в заслезившиеся голубые глаза.
— Мадонна! Ты в порядке? — он отряхнул от пыли и молочных капель рубаху юноши, не решившись прикоснуться к испачканным штанам. — Прости, я не хотел тебя напугать.
— В порядке, — просипел Тимоти, отодвигаясь от художника и твердо отводя его руки. — Не стόит. Вы испортите свой костюм, мистер Россетти…
— Меня облили элем, так что теперь не имеет смысла беспокоиться о сохранности моего гардероба, — улыбнулся итальянец, демонстрируя испорченную жилетку.
— Сочувствую, — пробурчал Тимоти, однако в его голосе не было ни малейшей тени на сочувствие.
— Пустяки, — махнул рукой Данте и, вздохнув, сокрушенно покачал головой. — Признаться, меня совсем не удивляет твоя реакция на мое появление…
Юноша окинул его мрачным взглядом, вытирая ладонью залитый подбородок.
— Зачем вы пришли?
— Как зачем?! Извиниться перед тобой! — с жаром воскликнул Данте. — Ты так стремительно покинул студию!
— Считайте, что вы это уже сделали, — негромко произнес Тимоти, намереваясь подняться, но Данте ухватил его за руку.
— Прошу, дай мне сказать!
Юноша перевел взгляд на тонкие пальцы, обхватившие его запястье, и поджал губы, но художник не обратил на это внимания.
— Я вел себя просто недопустимо! Я позволил себе отвратительную выходку, бросившую тень на твою невинность!
— Святая Дева Мария! Прошу вас, не стоит так кричать!.. — взмолился юноша и метнул обеспокоенный взгляд на открытые двери, из которых доносились приглушенные возгласы завсегдатаев паба. Не хватало, чтобы кто-либо стал свидетелем этой сцены!
— Прошу, скажи, что прощаешь меня!.. — страстно зашептал Габриэль. — Пойми, я — художник и это был порыв! Я лишь хотел выразить свое восхищение твоим телом так же, как ранее восхитился твоим умом. Я сожалею, если этим искренним порывом заставил тебя усомниться в чистоте моих помыслов и нанес тебе оскорбление!
Тимоти едва заметно усмехнулся.
— Оскорбление? — он повернулся к итальянцу и, прищурившись, покачал головой. — Нет, скорее, разочарование…
— О… — Габриэль немного опешил от такого заявления. — Понятно… Позволь узнать, в чем именно ты разочаровался? — он почувствовал, как медленно, но верно начинает закипать. — В моих пристрастиях?.. А как же твои слова о том, что не следует судить грехи других? Ты изменил свое мнение? Однако, как же быстро…
— Ваши пристрастия здесь ни при чем! Мне совершенно безразлично, с кем вам приятно проводить время, — огрызнулся Тимоти.
— Какая хорошая новость, — в тон ему съязвил итальянец. — Тогда в чем же заключается твое разочарование?
— В вашей лживости! — выпалил юноша. — Я бредил вами, вашими работами — они полны красоты и внутреннего сияния! Они волшебны! Они… настоящие, правдивые! Чего, увы, я не могу сказать об их создателе. Вы рассыпались в красивых словах о невинности, но сами же втоптали их в грязь, приняв меня за одного из тех мальчиков, которым, судя по всему, не счесть числа в вашем списке любовных похождений! Но я не из этой братии! Вы решили, что так быстро согласившись вам позировать, я одновременно дал согласие стать вашей игрушкой, как… как мисс Розалия?!
Данте медленно осел, пораженный гневным монологом.
— Тимоти… — прошептал он, с восторгом глядя в пылающие яростью голубые глаза, — ты божественно прекрасен…
Тимоти удивленно моргнул. Открыв рот и порывисто вдохнув, он нахмурился, отчаянно желая что-нибудь ответить, какую-нибудь колкость, но не смог. Опустив голову, он с тихим стоном уткнулся лбом в колени.
— Боюсь, вам придется подыскать новую модель для образа Гавриила, — едва слышно произнес юноша.
— Выслушай меня, — прошептал Габриэль, осторожно кладя ему руку на плечо. — Да, я не святой. Но я никогда и не пытался казаться им. Безусловно, людская молва приписывает мне множество отвратительных вещей, и не стану скрывать — отчасти она права. Ты вообразил себе идеал, Тимоти, поэтому разочарование оказалось таким горьким, но поверь — мне гораздо горше осознавать, что я так пал в твоих глазах. Но я не хочу, чтобы мой безрассудный поступок послужил поводом для расторжения нашего договора. К тому же, твой дядя будет весьма расстроен упущенной возможности заполучить свой портрет даром. Забыл, что мы с ним заключили соглашение? Ты — позируешь мне, я — не беру с него денег.
Тимоти невесело рассмеялся и поднял на Данте влажный взгляд.
— Почему я чувствую себя вещью, которую вот так запросто можно продать?
Габриэль улыбнулся и облегченно вздохнул — во взгляде юноши больше не было гнева, лишь печаль.
— Не думаю, что следует из-за этого переживать. В какой-то степени мы все продаемся: продаем свои таланты, умения, тела. Некоторые продают свою любовь и совесть. Это закон жизни, Тимоти. К сожалению, свобода — лишь мираж, воображаемый такими романтиками, как я и мои друзья… — грустно закончил он.
— Отчаянные романтики? — шмыгнув носом, робко улыбнулся юноша.
Данте усмехнулся.
— Скорее — отчаявшиеся. Впрочем, это определение относится только ко мне. Миллес и Маньяк весьма успешны, чего не скажешь о твоем покорном слуге. — Он тяжело вздохнул и поднял умоляющий взгляд на юношу. — Прошу, не оставляй меня. В твоих руках моя судьба, как художника. Если я не закончу «Благовещение», то лишусь покровителя, а найти другого, в нынешнее время, непосильная задача. Но еще более непосильная задача — найти тебе замену. Таких как ты я больше не встречал…
Опустив глаза, Тимоти задумчиво вертел в пальцах соломинку, покусывая губы. Наконец, он вздохнул и тихо спросил:
— Завтра в десять?
Россетти едва удержался, чтобы не наброситься на него с объятиями и, одарив юношу слепящей, счастливой улыбкой, кивнул.
— В десять, мой друг! Я буду тебя ждать.
========== Часть 5 ==========
Ровно в десять утра Тимоти Тейлор перешагнул порог уже знакомой студии.
Габриэль весьма сдержанно поприветствовал его и отправил переодеваться, а сам принялся яростно затачивать огрызок карандаша. Розалия, расположившаяся на своем месте в углу узкой кушетки, отчаянно стреляла в него глазами — ей так и не удалось разговорить Данте, и ее одолевало любопытство, удалось ли распутному сердцееду соблазнить свою новую модель. Но итальянец был непробиваем.
Когда юноша вышел из-за ширмы, как и в прошлый раз смущенно комкая сомнительный костюм, Данте быстрым шагом подошел к окну и плотно прикрыл его. Тимоти облегченно вздохнул и благодарно улыбнулся художнику.
— Так… — Габриэль с нарочитой серьезностью посмотрел на него, — мне нужно придать твоему телу… то есть тебе нужную позу…
— Конечно, — кивнул юноша, подошел к кушетке и робко взглянул на притихшую девицу.
Розалия почти незаметно подмигнула ему и тут же скромно потупила взгляд, едва сдерживая шкодливую улыбку.
— Хорошо, — Россетти выдернул из букета подвявшую лилию, вложил ее в руку юноши, поправил его светлые волосы и провел ладонями по бокам, выравнивая края туники.
Тимоти вздрогнул, когда руки художника коснулись его обнаженной кожи. Данте заметил это.
— Прости, — прошептал он ему на ухо, — я нечаянно.
Теплый, дразнящий ветерок дыхания Габриэля отозвался волной приятной дрожи в теле юноши, едва не сорвав с его губ тихий стон.
Половину ночи он снова размышлял над тем, кто же такой на самом деле — Данте Габриэль Росстетти и вспоминал все слухи, слышанные им когда-либо о темпераментном итальянце. Вторую половину — он горестно вздыхал, невольно коря себя за то, что посмел сравнить художника с Чарльзом Воганом, а заодно и за свое недостойное, он бы сказал — истеричное — поведение. Первое потрясение прошло, злость и обида растаяли, осталась лишь неловкость.