Сказав это, старуха умолкла. Молчала и княгиня, глубоко потрясенная новым для нее впечатлением. Спокойный, властный голос старухи, полный непоколебимой твердости и сознания собственного достоинства, ярко и рельефно отпечатлелся в мозгу Элен и отозвался в ее душе чем-то родным и близким.
"Вот оно, высшее проявление женской самостоятельности. Никогда женщина, отдавшаяся семье, не достигнет такой высоты, в чем бы она ни заключалась. Даже хотя бы в такой сомнительной, полушарлатан-ской деятельности, какую избрала себе эта странная, но безусловно мудрая старуха".
После нескольких минут молчания, собравшись с мыслями, княгиня снова повторила свою просьбу.
— Во всем, что ты тут мне наговорила, — сказала она Секлетее, — много правды, но тем не менее я хочу все-таки просить тебя погадать мне. Хотя должна признаться вперед, не верю предсказаниям и предсказателям.
— Мне безразлично, поверишь ли ты, ваше сиятельство, или нет моим пророчествам, — холодно ответила старуха. — Мое дело исполнить твою просьбу, а затем сами обстоятельства укажут тебе, в чем ложь, а в чем правда. Прошу тебя сесть на это кресло и несколько минут пристально, не отводя глаз, смотреть на уголья, пока я не приду и не скажу, что надо делать.
— Хорошо, но сначала мне надо знать: сколько тебе заплатить за твой труд? — спросила княгиня.
— У меня определенной цены нет, всякий дает по достатку своему, — тем же бесстрастным тоном отвечала старуха.
— В таком случае вот тебе пять червонцев. Довольна ли ты? — спросила Элен, протягивая старухе золотые монеты.
— Спасибо, премного довольна, — чуть-чуть оживилась старуха, и быстрее, чем все, что делала раньше, она схватила монеты и зажала в своей высохшей руке.
Княгиня уселась в кресло и принялась пристально и сосредоточенно глядеть на красные угольки. Прошло минуты две-три, может быть, больше, и вдруг княгиня увидела подле себя какую-то фантастическую фигуру, в которой не сразу признала Секлетею. На этот раз старуха была облачена во что-то ярко-пестрое, похожее на длинный широкий балахон, мягкими, свободными складками ниспадавший с ее плеч до полу. Руки, желтые и сморщенные, совсем пропадали в широких рукавах, достававших почти до полу. На голове вместо платка поверху подобранных в сетку из блестящей чешуи седых волос красовалась небольшая пунцового цвета чалма с вышитыми на ней черным шелком какими-то палочками и завитушками. Спереди чалмы, надо лбом, подымался небольшой белый султанчик, придававший длинному, отвислому лицу старухи особенно странное выражение.