Потому что не мессия,
Но не чёрт, как нужно им,
Ты в истории России
Безусловно был своим.
XXIII
Вот исчерпана вся тема:
Ты, твой путь, твои дела…
Кто-то скажет, что поэма
От поэзии ушла.
Скажет: вовсе нет причины
Освещать стихом этап,
Где такой Абрам Пружинер
Смог превысить свой масштаб.
И нелепо тратить силы
С возмущеньем молодым
На возню славянофилов
С честолюбьем их пустым.
Скажут: стыдно, рухнув с выси
Вечных правд и вечных звёзд,
Пошлых временных коллизий
Разгребать сухой навоз.
Словно бросил я за далью,
Позабыв за душной тьмой,
Свежей пахнущий печалью
Воздух вечности самой.
С ней — не просто, с ней — тревожно:
Вечность — жизнь в неправде всей.
Но себя в ней слышать можно —
Меру, Бога и людей.
С ней спокойно, ненатужно
Может пить душа моя
То одно, что впрямь ей нужно, —
Вдохновенность бытия.
Что ж, согласен я со всеми.
Только нам не повезло.
Откровенно в наше время
Миром править рвётся зло.
Рвётся мрак представить светом,
Спутать силой колдовства
Все названия предметов
И любое дважды два.
Это — мрак. И в этом мраке, —
И боюсь — во всём есть связь, —
Могут люди, как собаки,
Дочь мою убить, озлясь.
Налететь толпою плотной,
Оскорбить, и растоптать.
Я боюсь. Ведь безысходно
К людям ненависть питать.
Сразу сердце станет немо,
Всё, чем жил, угаснет враз.
…Вот с чего я к этим темам
Возвращаюсь каждый раз.
И бросая не впервые
В морду дня его грехи,
Сочиняю «лобовые»
Разозлённые стихи.
И стыжусь того не очень,
Понимая жизнью всей,
Что в поэзию и осень
Нет теперь других путей.
Это вечность — знаю точно —
Защищать себя зовёт.
И тоскуя, в каждой строчке,
Ею вызванной, — живёт.
Поэма греха
Мы живём,
зажатые
железной клятвой.
За неё —
на крест,
и пулями чешите:
это —
чтобы в мире
без Россий,
без Латвий,
жить единым
человечьим общежитьем.
..и дружеский резец
Не начертал над русскою могилой
Слов несколько на языке родном…
Прельщались в детстве мы железной клятвой
Жить общежитьем — без Россий, без Латвий.
Об этой клятве все тогда трубили,
Но мы верны ей и позднее были,
Когда — мы это тактикой считали, —
Трубить об этом, в общем, перестали.
Мы поверяли верность этой клятвой…
…А нам и дела не было до Латвий.
Что значило для нас на фоне Цели,
Что Латвия живёт и в самом деле,
Что ей чужды все наши упованья,
Но слишком сладок миг существованья —
Вне Ордена, вне Ганзы, вне России,
Считай, за всю историю впервые.
И что её, вкусившую начало,
Судьба исчезнуть вовсе не прельщала.
Наоборот — как долг велит Державе,
Она искала подтвержденья в славе
И памятники ставила в столице
Тем, кто помог ей от врагов отбиться, —
Чтоб жить без нас, без дури вдохновенной,
Жить, не страшась судьбы обыкновенной, —
Кадя, как люди, из приличья Марсу:
Без бранной славы что за государство?
Пусть кто другой, а мы судить не можем,
Велик ли в том размах или ничтожен.
Что ведаем в своём упорстве диком
Мы о величье? — Грех наш был великим.
Да, грех… И наш — хоть мы всегда роптали.
Но понимали ль мы, о чём мечтали?
Вот Латвия. Мы — здесь. Мечты — не всуе…
Что ж грустный Братским кладбищем брожу я?