Простите… Не со зла он делал это.
Он просто точно знал, что Бога — нету.
Кто предсказать бы мог, чем станет позже
Российских бар игривое безбожье,
И «либерте», и опьянённость Целью!..
У них был хмель, у нас — всю жизнь похмелье.
Над нами он, свой долг блюдущий строго.
Но в чём он видел долг, служа не Богу?
Во что он верил, пугаясь во взглядах?
Скорей всего — в назначенный порядок.
Где ясно всё, где мир жесток и розов,
Где никогда не задают вопросов…
Или короче — в твёрдые начала,
В то, что его над жизнью возвышало,
Что вдруг пред ним открыло путь и дали,
Чему основы знал не он, а Сталин.
…И в этом состоянье очумелом
Мы жили все. И шли к чужим пределам,
И, падая в бесславье с гребня славы,
Смотрели тупо, как горит Варшава,
Как Сталин ждёт, что Гитлер уничтожит
Тех, с кем и он потом не ладить может…
А позже с тем же, в танках, в ночь без света,
Спешили в Прагу, чтоб закрыть газеты.
Так МЫ живём… Летим, как в клубах пыли.
Топча весь мир… За что? Зачем?.. — Забыли!
Но НАС — несёт… И всё НАМ мало!.. Мало!..
И гибнет всё, на чём бы жизнь стояла,
И гибнем МЫ, зверея, как стихия.
И лжём! — чтоб думал мир, что МЫ другие.
И спятил мир, обманут НАШЕЙ ложью,
И, доверяясь НАМ, звереет тоже.
И кажется, что чёрт завёл машину
Внутри Земли… И бросил ключ в пучину.
И крутит НАС. Мелькают, вместе слиты,
И Пешт, и Прага, и пустые плиты,
И я, и Член Военного Совета,
Хоть он следит, чтоб не открылось это.
А что — не знает… Ложь неся как знамя,
Он сам обманут… Может быть, и НАМИ.
Кем были МЫ?.. Не всё ль равно, кем были?
Мы все черты давно переступили,
И — нет конца… Всё лжём, зовём куда-то.
И с каждым днём всё дальше час расплаты,
Но всё страшней… И возвращенья нету.
И верят НАМ… И хуже топи это.
И вырваться нельзя своею силой…
Спаси, Господь!.. Прости нас
и помилуй!..
Московская поэма
I
«Воронок» развернулся.
Приказали сойти.
Переулок уткнулся
В запасные пути.
Выступают из мрака
Рельсы… Скоро гуртом
Мы по ним к вагонзаку,
Спотыкаясь, пройдём.
С сундучками, мешками —
Всем своим, что с собой.
Будет часто пинками
Подбодрять нас конвой.
Будет бег — не как в детстве:
С грузом тяжко бежать.
И всё время хотеться
Будет — руки разжать.
Тяжесть выпустив, бросить,
Кончить споры с судьбой.
Ни к чему нам тут вовсе
Всё своё, что с собой.
Пьём до капли из чаши!
Сбиты все колеи.
Что тут может быть «наше»,
Раз и мы — не свои?
II
Но толпою хрипящей
(«Мы» пока ещё — мы)
Всё ж мы вещи дотащим
До вагона-тюрьмы.
Взгромоздимся и стихнем,
Словно найден покой,
Словно цели достигнув
После гонки такой.
И как впрямь отдыхая
Без надежд и без слёз
От надрывного лая
И внезапных угроз.
Словно все мы не смяты,
Не на крайней черте, —
Просто едем куда-то
В тесноте, в духоте.
Словно будет там лучше
И просторней, чем тут.
Да и нас не чтоб мучить —
Для другого везут.
III
Для другого? — Едва ли!
Впрочем — это потом.
А сейчас мы в начале —
В переулке пустом,
Где сдаёт поимённо
Нас по спискам зэка
Вертухаю с вагона
Вертухай с «воронка».
Ждём спокойно сигнала,
Обживаем режим
И покуда не знаем,
Что сейчас — побежим.