Ну, не совсем для этого. Ладно.
- Я теперь счастлива с Андреем. И хотела тебе ответить тем же - добром. Оказалось, таких как я, очень много. Мы затеяли благотворительную ярмарку, все обожрались сладким, - и не только вы все, прошу заметить, посмотри на мой толстый живот, - и собрали эти деньги.
- А лекарство?
- Одна девушка хотела уехать в Германию, помнишь, ты ей штрудель дала.
Да, вроде было такое.
- Она нашла лекарство, купила его и отправила на попутной машине.
Значит, штрудель сработал.
- Я так вам благодарна.
Я отдаю лекарство и деньги Марии Львовне, объявляю Аню нашей спасительницей. Поднимается шум, Аню обступили, благодарят, обнимают. Я немного отхожу от них в сторону, прислоняюсь к стене, ноги совсем не держат. Поэтому я первая вижу доктора, который выходит из дверей оперблока. Пытаюсь угадать по его лицу, что он скажет. На нем нет эмоций, лицо каменное. Что случилось?
- Пациент Захаров хорошо перенес операцию, состояние удовлетворительное, будем ждать, когда он выйдет из наркоза и делать дальнейшие прогнозы. Ногу спасти удалось, но восстановится ли она полностью - под большим сомнением. Можете покинуть больницу и прийти утром, когда он придет в себя.
Все стали одновременно что-то говорить, Мария Львовна понесла доктору лекарство и пакет с деньгами, а я потеряла сознание.
Дальше ничего не знаю и не помню. Очнулась на койке, в каком-то помещении, напоминающем больничную палату. Во рту отвратительный привкус позавчерашнего торта и кошачей мочи, в руке игла от системы. С большим трудом села. Какой сегодня день? Что с Захаром? Где я?
Через пару минут я получила ответы на все вопросы. Сейчас три часа ночи. Я в той же больнице, в реанимации, потому что в воскресенье вечером меня не куда было больше положить.
- У вас сильнейшая интоксикация.
И не говорите. Тортом.
- Чем вы так могли отравиться? - Не поверишь, целый торт сожрала. - Хорошо, что вам стало плохо у нас и вам смогли быстро помочь. – Только медики умеют так шутить.
Согласна.
- Как Захар?
- Кто?
- Пациент Захаров, ему профессор Петрановский операцию делал.
- Спит.
- Мне надо к нему.
- Нет, нельзя. Вы и сами сейчас вставать не можете и к нему нельзя.
- Мне нужно. Я должна быть с ним, когда он проснется. - Я схватила ее за руку и очень убедительно смотрела в глаза. Я сейчас плохонькая ведьма, но хоть что-то же могу?
Захар был все также почти весь замотанный бинтами, как мумия. Хоть маски на нем нет, значит, дышит сам. Его волосы сбрили, щетина отросла, черты лица заострились. Лицо в синяках. Они уже стали желто-зелеными. Но его неподвижность уже не была смертельно пугающей. Казалось, он просто спит.
Я присела возле него на кресло, взяла за руку.
Любимый мой, просыпайся, открой глаза. Скажи мне, что все будет хорошо. Ты только просыпайся.
- Мая, просыпайся, - голос, такой тихий, хриплый, самый родной. - Мая - Мая. МАя - МаЯ, - с ударениями на разных слогах. - Сладкая моя, просыпайся.
Открываю глаза и вижу, что за окном уже взошло солнце, я уснула Захару в руку, а сам он проснулся и смотрит на меня.
- Захар! - Я бросаюсь его обнимать, гладить и целовать.
Он ойкает, я отстраняюсь и снова осторожно ложусь ему на грудь.
Получилось! У меня получилось, Захар - вот он, живой. Мой.
- МАя МаЯ, - снова говорит он. Заговаривается? Последствия травмы? Ничего, исправим.
- Не волнуйся, мы это тоже вылечим.
- Что тоже? - Он говорит медленно, с трудом.
- Заикание или что это. Что ты слова повторяешь.
- Я не повторяю. Я говорю, что ты моя Мая, фефект фикции. Наверное, зуб выбил.
- Захар, что случилось? Ты видел, кто тебя сбил? Свидетели говорят - беля машина, ни номера, ни марки не заметили.
Захар закрыл глаза.
- Тебе плохо? Позвать врача?
- Ты знаешь, где Алиса?
- Нет. Думаю, с Региной. Полиция их искала, не нашли. Адвокаты твои вообще слились.
- Понятно.
- Это Регина тебя сбила?
- Да.