Некоторое время я молчал, пытаясь, довольно безуспешно, уверить себя, что она не умеет читать мысли. Потом, наконец, у меня получилось выдавить полушепотом с легкими подвываниями, подозрительно похожими на Олеговые:
- Это я хотел перед тобой извиняться, зай. Я тебя люблю...
Ксюшка снова зашевелилась и даже приподняла голову: видимо, мой трагический тон ее удивил. Она прошептала:
- Да ладно тебе, ну чего ты так расстраиваешься. Я и сама часто воплю, когда куда-то опаздываю, все нормально, честное слово.
- Ага, - согласился я уныло и пригреб ее к себе, решив не пояснять, что меня повергло в такое уныние на самом деле. Все равно завтра выслушивать пропесочку от Карги...
Карга меня не разочаровала: увидев запись с камеры, она схватилась за остатки волос, некоторое время смотрела на меня так же приветливо, как смотрят на домашнего кота, напрудившего в углу, после чего набрала воздуха и начала орать. Впрочем, ничего нового она не сказала, из того, что я сам себе не говорил, разве только выражалась пообиднее и задавала вопросы.
- Зачем вы прилетели на место встречи с такой скоростью? - шипела она. - Вам негде было полихачить?
- Я опаздывал.
- И что, разогнавшись в самом конце, вы сильнее успели? - съехидничала начальница. - Посмотрите вот на записи, как это выглядело со стороны осведомителя, что вы творите, и включите голову хоть раз: на пустырь вдруг врывается какая-то машина, делает полицейский разворот, из нее выскакивает какой-то непонятный тип с выпученными глазами и орет на чем свет стоит. Вы еще удивляетесь, что он от вас в речку прыгнул? Кстати, зачем вы еще и сиганули за ним? Если бы там было мелко, вам некому даже было бы оказать первую помощь!
- Да нет, я, конечно, глянул, прежде, чем прыгать: смотрю — плавает, ну тогда я тоже...
- Я думала, Розанов, что у вас хоть с рождением детей голова включится, - печально сказала Карга, снижая тон. - Что прошли времена, когда вы исчезали без предупреждения на две недели, лезли, где не закреплено, прыгали с любой высоты, получали потом травмы и лежали по больницам...
- Не так уж много я и лежал, вообще-то...
- Я думала, у вас появится хоть какая-то ответственность перед близкими людьми, - не слушая, продолжала заведенная Карга, - но, я смотрю, я понадеялась зря: положиться на вас невозможно, вы как маленький ребенок, только отвернешься — сразу хулиганите. Как мне надоело за все отвечать одной в этом дурдоме!!! - неожиданно заорала она, задрав голову к потолку, закашлялась, отодвинула меня локтем и ушла.
Находящиеся рядом работники посмотрели на меня с удивлением: обычно такого поведения я начальству не спускал, возражая и вякая на каждое слово, но сейчас я был с Каргой скорее согласен. Похоже, время экспромтов, которыми я по молодости лет успешно брал высоты в своей профессии, подошло к концу. Не все, блин, можно решить беготней, суетой и чередой необдуманных поступков, которые каким-то чудом, по стечению обстоятельств, приводят к более-менее нужному результату. Вот искупался я в этой речке с неудобосказательным названием, и пожалуйста: с утра хожу, как на костылях, нога ноет и аж подволакивается. Вот не сможешь везде бегать и лазить, дебил, как будешь расследовать? По-другому-то слабо, не Ниро Вульф-то, чай...
Запихивать себя под самый низ плинтуса мне никто не мешал: коллеги расползлись по своим делам, нынешний день был не чета вчерашнему, сонный и неторопливый. В конце концов мне тоже надоели внутренние монологи, я глянул на часы и с неохотой вспомнил, что надо позвонить в местную дежурку своему знакомому, капитану Ивашкину, узнать результаты осмотра одного из мест преступления.
Телефон дежурки не отвечал, мобильник Ивашкина — тоже, но это неудивительно: капитан, будучи брюзгливым пожилым хрычом, не верящим в научно-технический прогресс, часто сам его выключал. По-любому выходило, что легче сбродить в дежурку ногами, все равно она находилась на соседней улице.
Я подобрал куртку со стула, натянул ее и поплелся туда, куда сам себе сказал.
Моросил дождик, стояли густые серо-фиолетовые сумерки. Здание дежурки, еще более трешовое и обшарпанное, чем здание нашего отделения, кособоко высилось на фоне неба, слабо подсвеченное желтоватыми фонарями. Для полноты атмосферы ему не хватало по бокам подъезда только горгулий с высунутыми на полметра языками...
Внутри оказалось не живее, чем снаружи: свет еле горел, стойка непосредственного дежурного была пуста, телефон уныло смотрел на меня грязными пластиковыми кнопками. Какая-то жизнь, кажется, все-таки шла, но в самых глубинах здания.