Вчера я писал военному министру и требовал точной информации об отступлении в Лотарингии. Я высказал опасение, как бы немцы не стали использовать в нейтральных странах это отступление, прежде чем мы сами будем осведомлены. Так и случилось. Мы получили от Баррера, Бомпара, де Аллизе, сменившего в Гааге Марселена Пелае, телеграммы148*, что, согласно сообщениям германского генерального штаба, восемь французских корпусов «бегут» между Мет-цом и Вогезами и оставили в руках немцев десять тысяч военнопленных и пятьдесят орудий. Я понимаю, главная квартира не осведомляет подробнее гражданскую власть, потому что отчасти опасается паники в тылу, но тем не менее совершенно недопустимо, чтобы мы оставались в неизвестности о действительном результате сражений, в которых решается судьба Франции. Я прошу Мессими передать высшему командованию, что я требую регулярных и полных сведений. Он обещает мне, что будет требовать их для меня и для себя. Сегодняшний утренний бюллетень тоже почти совершенно безмолвствует о боях в Лотарингии. Но капитан Рошар, который состоит для связи с главной квартирой, сообщает мне, что генерал Жоффр посылает нам дополнительные детали. Около полудня военный министр препроводил мне с одним артиллерийским офицером, прибывшим с восточной границы, следующее резюме телефонного сообщения генерала Жоффра: «Наши войска сделали 20 августа попытку выступить из Сейля. Они натолкнулись на укрепленные позиции и подверглись сильной контратаке неприятеля. Тем из них, которые вышли между Митерсгеймом и Марсалой, не удалось ни разу вполне укрепиться на высотах правого берега. Напротив, корпусу, который выступил через Шато-Сален, – офицер поясняет, что это 20-й корпус, – удалось продвинуться в направлении Морганжа. Возможно, это было сделано несколько поспешно, прежде чем подошли войска, которые должны были служить прикрытием для его левого фланга. Именно этот корпус, атакованный с фронта и с фланга, пострадал больше всего. Он понес серьезные потери и оставил двадцать одно орудие в руках неприятеля. В настоящий момент войска 2-й армии отведены к Нанси на отдых и пополнение. В свою очередь неприятель, очевидно, тоже понес большие потери. В результате этих тяжелых и кровавых боев последовало отступление тех наших частей, которые действовали под Сарребургом и в долине Брюш. Чтобы не служить мишенью для врага, они отошли на главную линию Везуз – Саальский проход. Положение по-прежнему благоприятно в Эльзасе, где мы находимся у ворот Кольмара. На севере мы продвигаемся вперед. Неприятель стремится окружить и атаковать Намюр и показался также на Самбре». Итак, по всей видимости, мы потерпели в Лотарингии тяжелое поражение. Мы потеряли здесь всю ту территорию, которую с таким трудом завоевали наши восточные армии. Однако офицер, который видел войска под Нанси, говорит мне, что германская версия ложна: не было ни развала, ни бегства, 15-й корпус отступил перед численным превосходством неприятеля, но остался в руках своих начальников, и число взятых в плен должно быть не очень велико. Потери неприятеля велики. Наши потери убитыми, ранеными и пропавшими без вести, должно быть, составляют около пяти тысяч человек. 15, 16 и 20-й корпуса пополняются. Офицер полагает, что теперь они опять в состоянии сопротивляться. Тяжелая артиллерия немцев производила опустошающее действие: немцы стреляли с поразительной меткостью. На сей раз наконец не отделываются словами, а храбро глядят в лицо действительности.
В четыре часа пополудни телеграфное бюро Елисейского дворца уведомляет меня, что из Люневилля телефонируют: «Снаряды падают в город и не дают нам возможности держаться. Телеграфные чиновники эвакуируют помещение и разрушают аппараты». Через полчаса приходит еще более зловещая и странная телефонограмма, на сей раз из Нанси: «По приказанию свыше персонал оставляет Нанси и уезжает в Париж». Кем дано это приказание свыше? Что означает этот отъезд? Неужели это развал армии де Кастельно? И как бы то ни было, почему чиновники оставляют свой пост без приказания или хотя бы разрешения правительства? Я посылаю генерала Дюпаржа в военное министерство. Там ничего не знают, знают только, что Нанси перестал отвечать на телефонные звонки. Из военного министерства и из Елисейского дворца мы без конца вызываем Нанси. Напрасно. Нам отвечает молчание. Это молчание смерти. Проходят полчаса, которые показались нам целой вечностью. Наконец Нанси подает признак жизни. Инспектор, оставшийся там с сокращенным персоналом, объясняет мне лично, что ему приказано эвакуировать помещение телеграфа и разрушить аппараты, что он остался здесь держать связь до последнего момента, пока слышна канонада, но Нанси не оккупирован. Я спрашиваю, находится ли город в опасности. Он ничего не может сказать об этом, но французские войска все еще находятся на Гран-Куронне.