Жоффр повторяет, что ему важно сохранить требуемые четыре дивизии до 20 или 22 сентября, когда он будет знать, закончилось ли успехом его наступление в Шампани, которое начнется, вероятно, 15 сентября. Если к этому времени этим дивизиям не придется участвовать в дальнейшем ходе наступления, их можно будет отправить на восток вместе с их легкой артиллерией 90– и 120-миллиметрового калибра. Генерал потребует оставления их во Франции лишь в том случае, если надо будет использовать очень крупный стратегический успех наступления, столь крупный, что операции в Дарданеллах окажутся ненужными. Ясно, что Жоффр все еще твердо верит в этот успех. «Мы дадим неприятелю сражение, – неоднократно подчеркивал он, – которое будет самым великим сражением этого года. На войне нельзя оставаться в бездействии, это – позор. К тому же мы убьем больше немцев, чем немцы убьют наших». Жоффру приписывают слова: «Мы их обглодаем» (Nous les grignotons). Он никогда не произносил их предо мной. Но, в сущности, высказанная им мысль сводится к этому, и на сей раз он, по-видимому, твердо надеется, что обглоданный фронт будет разбит. К тому же он уверяет, что четыре дивизии, о которых идет речь, ни в коем случае не будут готовы к отправке раньше 20-го. Мы указываем Жоффру, что англичане дают ему теперь на две дивизии больше, чем обещали, что ему отправляют две новые дивизии из Ла-Куртин и Буржа, что таким образом четыре дарданелльские дивизии никак не уменьшат его резервов и, наконец, что, давая ему новые формирования, правительство точно выторговало себе право взять их обратно. Но он защищает эти дивизии, как сокровище. Перед фактом такого упорного сопротивления мы не решились взять на себя ответственность и немедленно отнять их у него. Волей-неволей мы должны были, в конце концов, остановиться на следующем решении: четыре дивизии передаются 20, 21 и 22-го в распоряжение правительства, которое заранее примет все меры для посадки их на корабли.
Нельзя отрицать, что события в России в известной мере обязывают нас предпринять наступление, но, пожалуй, этот жест произвел бы большее впечатление, если бы был сделан на востоке. Наше бездействие строго осуждается русским народом и русской армией. Нас обвиняют в том, что мы предоставили русских своей судьбе, нас обвиняют чуть ли не в измене, а между тем защитники Ковно и Новогеоргиевска дрались из рук вон плохо, и отступление было повальным бегством. Но чем больше упреков приходится делать самим себе, тем больше обрушиваются на нас20 (Петроград, № 1047).
Между Болгарией и Турцией заключено соглашение. Турция уступает Болгарии правый берег Марицы и левый до границы затопляемой полосы. Железная дорога, а также Карагач переходят к Болгарии. Последняя отказывается от своих притязаний на район Кирк-Килиссе. В обмен за эти уступки турки потребовали от Болгарии только соблюдения благожелательного нейтралитета, но соглашение, хотя и ограниченное по своим размерам, произошло под давлением Германии (София, № 402).
По поводу решения царя снять великого князя Николая Николаевича с поста главнокомандующего генерал де Лагиш телеграфирует нам из ставки: «Я глубоко сожалею об этой мере, так как великий князь Николай Николаевич – кумир армии и неизвестно, как воспримут его уход в военных кругах» (О. Т., № 38, 184). В политических кругах Петрограда эта мера произвела крайне отрицательное впечатление. Там подчеркивают, что император совершенно несведущ в стратегии, что он будет нести прямую ответственность за поражения, а они по всем признакам неминуемы, и, наконец, главным образом, что великий князь пользуется полным доверием народа и армии. Как Сазонов конфиденциально сообщил Палеологу, Николай II согласился только на отсрочку в две-три недели (№ 1050).
Кроме того, император занят теперь преобразованием кабинета. Он предложил место председателя совета министров Кривошеину, нынешнему министру земледелия, человеку умному и твердому21. Но Кривошеин поставил свое согласие в зависимость от двух условий: прежде всего председатель совета министров не должен отныне ограничиваться одним председательством на заседаниях, как это принято теперь, а должен руководить всей политикой, другие министры должны подчиниться ему; кроме того, новый кабинет при своем представлении Думе потребует ее доверия. Оба эти новшества должны повести не более и не менее как к отмене самодержавного режима и к водворению представительного режима. Сомнительно, чтобы царь пошел на это без энергичного сопротивления (№ 1051).