Если он согласится помочь, его смерть окажется на её совести. Она должна была сказать ему чтобы он убегал, и если возможно забрал тела её товарищей.
Но…
— Я понял.
Человек встал перед демоном, заслонив Эвилай.
У Эвилай перехватило дыхание.
В тот момент когда он встал перед ней, она приняла его за мощную, крепкую стену, такую которая защищала бы город. Чувство безопасности и облегчения переполнило её.
И демон, противостоящий им, как ни странно, склонил голову, словно простолюдин демонстрирующий подобающее почтение перед дворянином. Это не может быть уважение, наверное он насмехается над ним. Может, демон просто играет с ними?
— Подумать только, какую честь вы оказываете нам сегодня. Могу я узнать ваше благородное имя? Я известен как Ялдабаоф.
Ялдабаоф? Она услышала удивленный голос человека под чёрным шлемом, пробормотавший «странное имя» вслед.
Ей это имя странным не показалось. Фактически, Эвилай не знала что думать. Она обладала довольно обширными знаниями о демонах и других адских тварях, но это имя слышала впервые.
— Ялдабаоф, вот как? Понятно. Моё имя Момон, и как она и сказала, я приключенец адамантового ранга.
Пусть и погруженный в деморализующую ауру Ялдабаофа, тёмный воин Момон вёл себя так словно ничего не замечал.
Так вот что он делает, одобрительно подумала Эвилай. Чтобы выманить своего врага и побольше узнать о нём, Момон применяет свою железную дисциплину и подавляет эмоции. Понятно, почему человек по имени Момон считается первоклассным приключенцем.
Стыдясь того как просто её эмоции взяли над ней власть, Эвилай спряталась в тени алого плаща Момона, чтобы не отвлекать этих двоих от обмена словами.
Пусть Момон и демонстрировал желание ей помочь, у неё возникло чувство что она будет ему лишь помехой.
Момон и Ялдабаоф не озаботились заметить присутствие Эвилай. В тот момент когда она двинулась, они начали схватку умов, пытаясь выведать секреты друг друга.
— Вот как, понимаю. Могу я в таком случае полюбопытствовать причиной, по которой вы одарили нас своим присутствием в это вечер?
— Я здесь ради задания. Один дворянин нанял нас защищать его поместье… однако я будучи неподалёку увидел этот бой, подумал что тут случилось что-то чрезвычайное, и, разумеется, вмешался.
Упомянутым дворянином являлся Маркиз Рэйвен, запросивший присутствие приключенцев адамантового класса в столице, невзирая на риск нарушить неписаное правило приключенцев не вмешиваться в политику. Можно сказать, он отчаянно нуждался в людях чтобы разделаться с Восемью Пальцами.
— А какова твоя цель?
— Могущественный артефакт, способный призвать нас на этот план бытия, прибыл в этот город. Мы здесь чтобы вернуть его, разумеется.
— И что если мы просто отдадим его вам? Разве это не решит проблему?
— К сожалению, это невозможно. Между нами может быть лишь вражда.
— Откуда взялся такой вывод? Де- Ялдабаоф, должны ли мы быть врагами?
— Это именно так.
Эвилай наклонила голову видя сюрреалистичность происходящего. Вместо сражения умов, они просто делятся информацией. Какой вообще в этом смысл?
— Что ж, я понимаю, в основном. Раз так… ты понимаешь что я одолею тебя?
Момон распростёр руки, двуручные мечи, выглядевшие продолжением его рук, словно засияли.
— Это… будет обременительно. Позвольте мне проявить крупицу сопротивления.
— Тогда — я иду.
Он шагнул — нет, неправильно. Стоявший перед ней Момон исчез. Он вступил в напряжённый ближний бой с Ялдабаофом.
Происходящее перед ней сражение Эвилай не могла описать словами.
Остаточные образы бесчисленных мечей, парированных и скрещённых с вытянутыми когтями Ялдабаофа.
— Невероятно…
Есть много способов передать похвалу, но в этот момент, Эвилай, загипнотизированная ослепительным фехтованием, могла предложить лишь это слово. Эти удары превосходили всех мечников на её памяти. Выглядело так, словно он может прорезать ночь и затаившееся в ней зло одним ударом.
Она почувствовала себя принцессой из песен бардов. А тёмный воин перед ней выглядел рыцарем, пришедшим ей на спасение.
Словно электрический разряд пробежал по позвоночнику от паха, миниатюрная фигурка Эвилай содрогнулась.
Её сердце, неподвижное уже более полутора сотен лет, будто вновь быстро забилось.
Положив руки на грудь, она, разумеется, ничего не почувствовала. Даже так, чувство было словно взаправду.