Мой щедрый государь поднял из ларца золотой браслет и протянул его стражнику. Тот, опустившись на колени и склонив голову, молча, принял дар.
— Служи мне верно, — повторил приказ царь.
Воин поднялся с колен и басовито заревел:
— Хайре, Кейсар!
Левкон покровительственно похлопал его по плечу и дал знак закрывать сундуки, чем страж и занялся. Мне же государь сказал:
— Ты, Фароат, возьми столько серебра, сколько унесешь, как видишь, владыка Боспора еще способен купить верность твоих номадов!
Левкон увидев, насколько он богат, совсем раздухарился, и я его понимаю: если сейчас царь остро испытывает нехватку в верных людях, то купить лояльность многих царедворцев, пожалуй, он теперь сможет.
— Хайре, Кейсар! — воплю уже я, ибо знаю — благодарить нужно вовремя и искренне, чтобы не оскудела рука дающего. Подхватываю мешок с серебром, содержимое которого я недавно проверил, и вручаю его Авасию.
Стражник возвращает государю ключи и выходит из сокровищницы, Левкон за ним, а потом уже мы. Владыка собственноручно запирает замок и отдает ключи мне. Он делает это молча, но я понимаю, что вместе с ключами получаю и должность казначея. Должность важную и ответственную. Надеюсь, что ненадолго. Потому, что мне это не нужно. Полагаю, Левкон тоже это разумеет и со временем подберет мне на замену надежного человека. Куда хуже будет, если заговорщикам все же удастся поднять народ против царя. Тогда мне точно несдобровать. Правда, тех, кого сейчас стережет Эксандр, я знаю куда поместить, где никто не помешает разговору по душам. Со мной они заговорят. Я в этом уверен, как и в том, что эта парочка заговор и возглавляет. Верховный жрец, пользующийся авторитетом в народе и казначей государства — власть над умами и деньги...
Глава 4
Секиры и мечи, пики и щиты, прилаженные к поясам, перекинутые через плечи, прикрепленные к спинам и стиснутые в руках, сталкивались, бряцали, стучали и скрежетали. Люди поспешно отбегали в сторону, освобождая воинам дорогу. Еще вчера на улицах Пантикапея несли стражу купеческие наемники, а сегодня в полис вошла сотня "шакалов" из Мирмекия. Они шагали, храня угрюмое молчание. Таким же молчанием их провожали пантикапейцы.
Отряд гнал впереди себя десяток пленников. Их губы почернели от спекшейся крови, рваная одежда потемнела от пота и пыли.
— За что их взяли? — спросил у владельца харчевни молодой эллин.
— За что? — сердито переспросил Солон. — За одно слово, за один взгляд! И завтра им переломают ноги, отрубят руки, а потом и головы.
— А Солон твой, похоже, против царя, — шепнул я на ухо Лиду.
Скиф улыбнулся и ответил:
— Ветер дует — харчевник поворачивается. Этот знает, как угодить любому гостю.
Мы взнуздывали своих коньков и собирались покинуть Пантикапей. Царь поручил мне вернуть в полис Андроника и его гоплитов. Гангрена измены поразила юг царства и едва не перекинулась на столицу. Хорошо, что все-таки сработал план Лида.
Ночные беспорядки трехдневной давности подогрели бунтовщиков. Агора бурлила, ораторы обвиняли во всем царя. Лид поднялся на кафедру и не побоялся напомнить горожанам, что только у царя можно сейчас искать справедливости. И как сказал! Он призвал всех обиженных идти к дворцу и потребовать у государя защиты, мол, так сразу станет ясно каков владыка и есть ли еще в этом полисе правда?!
Поначалу не все шло гладко: толпа шумела, волновалась, источая гнев и злобу, но во дворец вошли только самые уважаемые люди, которым царь и сообщил об измене, а потом попросил навести порядок в столице и защитить не только свое добро, но и царство. Может, в числе царевых "гостей" и были мятежники, но куда больше честных купцов и богатых граждан. Государя они услышали и к вечеру волнения в Пантикапее утихли, а царская тюрьма наполнилась бунтовщиками, чьи имена раньше назвали Гиппиас и Теллус. И список заговорщиков оказался длинным. Гиппиас поведал, что все архонты полисов на юг от столицы — изменники.
Когда из Мирмекия пришло подкрепление, царь решился расстаться со мной и поручил вернуть в Пантикапей войско, чтобы спасти свой трон, а не Гекатея в Синдике. Без сожаления я возвратил государю ключи от сокровищницы и теперь с надеждой смотрю в будущее. Конек игреневой масти уже пытался меня укусить, но это только улучшило мне настроение: в дороге не будет скучно! Имя ему придумал. Назвал Бурым. Ведь Бурый — и в масть, и по характеру.
***
Я, двигался медленно, охваченный приятным утомлением, постепенно сменявшим возбуждение от быстрой скачки. А Фароату казалось, что он ступает неуверенно и мягко и что земля слегка покачивается под ним, так бывало каждый раз, когда он шел пешком после долгой верховой езды. Приятная истома разливалась по телу, и он улыбался сам себе, прислушиваясь к каким-то мыслям, неясным, но относившимся к чему-то хорошему и веселому. Он попробовал разобрать их, не сумел и, желая объяснить свое настроение, подумал: "Скоро война! Наберу много голов, украшу коня вражескими волосами... Будут все завидовать мне, сделаюсь знаменитым..."