...бушки воробушки: малец снова за свое! Я всего лишь думал, как же хорошо скакать и любоваться дикой степью, чувствовать кожей ветер и восторгаться орлом в небе...
Холмы на северо-западе уже розовели от заката, а тут на южном склоне, залегли в крупных камнях темные тени. Стало прохладно. Край вокруг никто из нас не знал, вода в бурдюке была с собой, как и медный котел. Место для ночевки не лучше и не хуже прочих, но на рассвете встающее солнышко и разбудит рано, и согреет.
Я улегся у камня на густой пахучей траве всего лишь на минутку, потянуть спину, расслабить мышцы, и сразу уснул. Когда Авасий нарочито громко зазвенел мечом о котелок, проснулся и увидел на сером небе тусклую звезду.
Присев у парующего казана с варевом из полбы и бараньим жиром, пробормотал:
— Спасибо...
Друзья, пряча улыбки, ждали, пока я первым отведаю ужин. Зачерпнув ложкой кашу, я подул и проглотил полбу, наслаждаясь не вкусом, вкус-то надо сказать так себе, дрянной от прогорклого жира, а тем, что, наконец, в желудке появится приятная тяжесть.
Ели молча. Я мысленно сокрушался, что не помог друзьям. Ведь собирать в степи сухую траву, найти и порубить кустарник, чтобы накипятить воду и приготовить ужин — работа еще та!.. Вот что движет парнями? Почему Авасий и Лид верно служат юнцу и никто из них не скажет, чего сам хочет от этой жизни?
— Скажи, Лид, ты по родне скучаешь? — спросил, чтобы разговор завязался.
— Нет, пазака. Раньше скучал, а теперь у меня есть ты и он, — Лид подтолкнул плечом Авасия.
— А ты, Авасий?
— Я? Вы моя семья...
— Смотри: небо над головой и звезды, завтра птицы петь будут, и под солнцем все будет радоваться, а ты угрюмый. От чего грустный такой? — хотел пошутить, да не вышло. Авасий нахмурился и зло ответил:
— Пазака, я спать не могу и есть, жить не могу, пока Феокл дышит!
Я растеряно поглядел на него. Ведь и не думал о таких вещах, как месть. Но кажется мне Авасий прав:
— Не хмурься и не грусти. Передадим весть Андронику, сразу же поскачем в Феодосию. Откопаем наше серебро, и обещаю, что перед смертью Феокл будет смотреть только в твои глаза.
Лид снова подтолкнул Авасия плечом и тот повеселел.
— Скорее бы...
— А потом, что делать будем, — спросил Лид.
— Войско собирать. Ни бала21 какую-нибудь, а настоящее — спада22, как Гнур собрал! Царь Боспора пойдет юг воевать, а мы в Синдику и к меотам. — Не знаю, что на меня нашло, но вспомнились мысли Фароата, и я с легкостью их озвучил: — Наберем много голов, украсим коней вражескими волосами и сделаемся знаменитыми!
Как засияли у моих товарищей глаза! Вот он ответ на мои думы: ни золото, ни хорошая еда, ни женщины, на первом месте у сколота — слава! И служат они за шанс прославиться. Так я тогда решил.
***
Утро. Воздух ясен, сух и прозрачен.
Серый ворон резко крикнул над головой и опустился на белый камень. Всхрапнул конь, мелькнула чья-то тень, и я попытался вскочить на ноги. Сразу не вышло, встал на колени. Окоченел за ночь и тело почти не слушалось.
Ночью мы сильно мерзли, ни плащи, ни попоны не смогли нас согреть. Прижимались друг к другу и тряслись от холода, и каждый казался холоднее другого, но попона была узкой, а земля — сырой. Еще будто под утро сон плохой приснился, но с пробуждением забыл его содержание, только неприятное чувство в груди осталось.
Ноющее томление в душе исчезло тут же, как я поднялся и почувствовал тепло от восходящего солнца. Степь еще не обсохла от утренней росы. Влажные травы искрились мягким золотисто-изумрудным отблеском. Шаг, другой и сапожки из кожи ягненка, украшенные парчой и бисером, уже промокли. Уж лучше скакать, чем сидеть мокрыми! Мы сели на коней и поехали на север.
К полудню прибыли к озеру. С холма виднелась серая вода и лодки на ней, с другой стороны на равнине — силуэты крытых телег с поднятыми оглоблями и табун лошадей. Мне захотелось поехать к стойбищу, поговорить с братьями-сколотами, но наши кони требовали ухода и мы направились к воде.
Номады прискакали сами. Целый десяток всадников. Оружные, двое даже со щитами и копьями. Увидев, как мы одеты и вооружены, скифы спешились и подошли с должным почтением, как к вождям. Остановились в метрах десяти. Их предводитель, легко ступая кривыми ногами наездника, обутыми в мягкие сапоги подошел близко и поклонился. Назвался Напарисом и пригласил нас в стойбище. Да так, что даже Лид удивился, приподняв брови, кинул в меня изумленный взгляд.