— Послушай… э-э… как тебя… Витя, может, поедем лучше ко мне?
— Приказу следует подчиняться буквально, — возразил я. — Велено в гостиницу.
— А зачем, не знаешь?
— Что — зачем?
— Зачем нам это делать? Ты кем ему приходишься? Может, Оболдуй хочет, чтобы я научила тебя кое-каким особым приёмчикам?
— Я знаю не больше, чем ты.
— Но какие-то версии есть? Может, он собирается устроить тебя на телевидение? А это так, вроде первого экзамена?
— Не понимаю. В чём заключается экзамен?
— Как в чём? Проверить твои возможности. Наши-то мужики почти все импотенты. Остальные педики.
— О телевидении пока разговора не было.
Некоторое время мы сидели молча, с Ариной то и дело здоровались. Час был поздний, около двенадцати, но жизнь на телестудии шла полным ходом. Внезапно из коридора донёсся пронзительный, режущий уши крик.
— Что это? — спросил я. — Кого-то зарезали?
— Вряд ли, — полусонно отозвалась Арина. — Это Вовчик Сокруладзе из шоу «Интервью с вампиром». Полный дебил. Никак не привыкнет к привидениям.
— У вас и привидения есть?
— Уж этого добра хватает. — Буркина беспечно махнула рукой.
В гостиницу добрались к часу ночи, покинули её около пяти утра. О том, что между нами там происходило, лучше не вспоминать.
Глава 10
Шаг в сторону
К концу третьей недели я представил Оболдуеву не план книги, который он требовал, а три странички текста, как бы авторское введение в повествование о великом человеке. Думал его этим умаслить и получить дополнительное время для творческого разгона. Текст, на мой взгляд, удался, говорю без ложной скромности. Если не знать имя персонажа, читатель вполне мог настроиться на жизнеописание Александра Македонского либо Джорджа Сороса, не ниже рангом. Убойные фразы типа: «Надеемся, что руссияне извлекут полезный урок из знакомства с громокипящей судьбой уникального представителя человеческой расы…» придавали тексту эпически возвышенный тон, настраивали на серьёзное размышление. Конечно, искушённый литературный критик способен был уловить некий намёк на пародию, но, насколько я успел узнать магната, он стремился именно к патетическому изложению, без всякой бытовщины и перебирания грязного белья.
Леонид Фомич прочитал предисловие дважды, второй раз — нацепив на нос очки, которыми пользовался в исключительных случаях, когда, допустим, подписывал финансовые документы. Потом поднял на меня печальные глаза, в которых светился укор.
— Вот уж не думал, Витя, что ты принимаешь меня за идиота.
Я растерялся.
— Что такое, Леонид Фомич? Что-то не так?
— Зачем ты сравниваешь меня с Наполеоном? Чтобы смешнее было?
— Леонид Фомич, да я… Ни в коем случае… я…
— Что — я? Головка от… если ты, милый мой, хочешь отделаться рекламным роликом… Ладно, давай разберёмся, но только в последний раз. Странно, Верещагин рекомендовал тебя как смышлёного парня, да ты действительно не дурак, и язык ловко подвешен, и перо есть, а всё-таки чего-то главного ты, Витюша, видно, в жизни не понял. Вот скажи, на фига мне эта книга?
Совершенно обескураженный, я пробормотал:
— Ну какже, увековечить память… в назидание потомкам… Вы и сами так говорили.
Оболдуев досадливо морщился.
— Каким потомкам, Витя, окстись… Такие книги, дорогуша, стряпаются не для внутреннего пользования. Мне наплевать на потомков, а тем более на современников. И тем более на твоих руссиян. Не только мне наплевать, но и всем, у кого выходят подобные книжки, включая наших всенародно избранных. Думаешь, их интересует мнение соотечественников? Если так думаешь, тогда и говорить больше не о чем. Понимаешь, о чём я?
— Не совсем.
Мы беседовали в его кабинете. Леонид Фомич подошёл к окну, постоял под открытой форточкой, поглаживая ладонями припотевшую лысинку. Его массивная спина, крутой затылок, кривоватые брёвна ног были красноречивее слов: грозный властитель разочаровался в незадачливом подданном. Или был на грани разочарования. Но обернувшись, заговорил спокойно, тоном учителя, в сотый раз разъясняющего тупице элементарный урок.
— Такие книги выходят, чтобы их прочитали там, — Оболдуев ткнул перстом в потолок. — Дело в том, что в цивилизованном мире о нас, о российских деловых людях, сложилось превратное мнение. Тут, конечно, сыграли зловещую роль и телевидение, и пресса, раскрутившие русскую мафию. Неблагодарные подонки! Пилят сук, на котором сидят. Какая мафия? Где она? На Западе, естественно, подхватили: ах, мы не знали, ах, не ожидали! Русские все бандиты. Отмывают через наши банки награбленное. И посыпалось — ату их, ату! Так вот, Витя, книгу, когда ты её напишешь, сразу переведут на все языки мира. И каждый прочитавший её западный недоумок должен прийти к простой и внятной мысли: как же меня обманули! Оказывается, русские миллионеры — прекрасные ребята и ничем, в сущности, не отличаются от нас. А в чём-то, может быть, ещё благороднее. И господин Оболдуев, гляди-ка, гляди-ка, открывает сиротские дома, жертвует на храмы, спонсирует независимые газеты… Ты, Витюша, сможешь считать, что справился со своей задачей, если через какое-то время после выхода книги со мной свяжутся парни из «Дженерал моторс», или из Всемирного банка, или… Короче, из любой престижной, с отменной репутацией мировой корпорации и предложат контракт о долгосрочном сотрудничестве… Я понятно объяснил?
Мне не только было понятно, я был восхищён.
— Не умею говорить комплименты, Леонид Фомич, но вы удивительный человек. Каждый раз открываете новые горизонты. А что, если… Что, если, не умствуя, составить книгу в виде открытого письма западному другу? Эдакое прямое, честное обращение к единомышленникам. Такого ещё никто не делал. Это может дать совершенно неожиданный результат. Это…
— Неожиданных результатов не надо, — поумерил мой пыл Оболдуев. — Ладно, ступай, Витя, работай. Но больше не показывай такую чепуху… Погоди-ка, — окликнул, когда я уже был у дверей. — Вернись-ка!
Я повиновался, неся на лице выражение абсолютного внимания. В армии это называется — пожирать глазами.
— Вечером за тобой заедут, поприсутствуешь на допросе одного человечка.
— На допросе?
— Ты писатель, верно? Значит, психолог. Понаблюдаешь за ним. Человечек задолжал мне большие деньги, а строит из себя невменяемого. Вот и определишь, симулирует или нет.
— Леонид Фомич…
— Кстати, — он поднял руку, — мне понравилось, как ты управился на телевидении. Молодец. Ну а как тебе понравилась Буркина? Не обманула ожиданий?
По его кривой усмешке можно было догадаться, что он удосужился просмотреть видеозапись наших с Аринушкой развлечений.
— Леонид Фомич, я ведь не отказываюсь выполнять ваши поручения, но какие-то они… не совсем адекватные, что ли. Сперва Сулейман-паша, внезапно скончавшийся. Потом эта нимфоманка… Не улавливаю, почему я…
— Тебе, Витя, и не нужно ничего улавливать.
— Простите, Леонид Фомич, но, кажется, в нашем договоре… Я не подписывался на противоправные действия.
Реакция на мою дерзость была на удивление мягкой. Правда, Оболдуева немного перекосило, шевельнулся мох в ушах, похожих на два лопуха, в тусклых, навыкате глазах на мгновение вспыхнул нехороший огонёк, но ответил он без раздражения:
— Позволь мне, дорогуша, самому решать, как использовать тех, кому плачу. Или тебя не устраивает сумма?
— Вполне устраивает, спасибо. Но…
— Ступай, Витя, ступай. Ты и так отнял массу времени неизвестно на что…
Лиза ждала в каминном зале, где мы обычно занимались. Накануне я дал ей задание — написать заметку о романе Толстого «Война и мир». Хотел прояснить непонятный момент: Лиза была грамотной, даже сверхграмотной девушкой, без затруднений, блестяще справлялась с экзаменационным вузовским диктантом, но стоило ей чуть-чуть разволноваться, как она начинала делать одну за другой самые нелепые ошибки. Штука в том, что за мной водился тот же самый недостаток: увлекшись текстом, возникающим из-под пальцев, я пропускал слова, ставил как попало знаки препинания и в слове «корова» путал гласные. Значило ли это, что у нас родственные души, — вот что я хотел узнать. В том, что я хотел обладать ею, как никакой другой женщиной прежде, у меня сомнений не было. К этому понятному мужскому чувству, сопровождаемому гипертоническим звоном в ушах, на сей раз примешивались страх и… благоговение, иначе не скажешь. Благоговение, страх и похоть — совместимо ли это? Могу засвидетельствовать: вполне.