Трое слушателей вытаращили глаза.
– Это текст песни, – сказал Страйк.
От Робин не укрылось выражение его лица. Она поняла, что эти слова наполнены для него особым, гнетущим смыслом. Страйк с видимым усилием объяснил:
– Из последнего куплета «Mistress of the Salmon Salt»[7]. Группы Blue Öyster Cult[8].
Сержант уголовной полиции Эквензи вздернула тонко подведенные бровки:
– Это кто такие?
– Культовые рокеры семидесятых.
– Ты, надо думать, хорошо знаешь их музыку? – предположил Уордл.
– Я хорошо знаю эту песню, – ответил Страйк.
– А отправителя ты, случайно, не знаешь?
Страйк медлил. Троица слушателей выжидала, а в голове у сыщика мелькали образы и воспоминания. Чей-то приглушенный голос: «Она звала смерть… Quicklime Girl»[9]. Тонкая ножка двенадцатилетней девочки, исполосованная серебристыми шрамами от порезов. Темные, как у хорька, мужские глаза, сузившиеся от ненависти. Наколка – желтая роза.
А потом, в конце прочих воспоминаний (у кого-нибудь другого эта мысль возникла бы в начале), ему в голову пришел протокол допроса, в котором упоминался отрезанный от трупа пенис, отправленный по почте полицейскому осведомителю.
– Ты знаешь отправителя? – повторил Уордл.
– Возможно. – Страйк покосился на Робин и сержанта Эквензи. – Нам с тобой лучше потолковать с глазу на глаз. Ты узнал у Робин все, что хотел?
– Нам понадобится ваше полное имя, домашний адрес и прочее, – сказал Уордл. – Запиши, Ванесса.
Сержант Эквензи вышла вперед с блокнотом. Железные ступеньки лязгом отозвались под шагами мужчин и затихли. Робин отнюдь не горела желанием еще раз увидеть содержимое посылки, но расстроилась, что ее не позвали в офис. Как-никак на коробке была наклейка с ее именем.
Зловещее почтовое отправление все еще лежало этажом ниже, на конторском столе. Сержант Эквензи впустила еще двоих подчиненных Уордла: один фотографировал, второй вел переговоры по мобильному, когда мимо прошел их начальник с частным детективом. Полицейские проводили Страйка любопытными взглядами: он добился относительной известности, но вместе с тем успел насолить многим коллегам Уордла.
Закрыв за собой дверь кабинета, Страйк с Уордлом сели за стол друг против друга. Уордл открыл чистую страницу блокнота:
– Итак, известен ли тебе любитель расчленять трупы и по кускам рассылать частным лицам?
– Теренс Мэлли, – после небольшой заминки ответил Страйк. – Для начала.
Уордл не стал ничего записывать и только воззрился на Страйка, занеся ручку:
– Теренс Мэлли по кличке Диггер?
Страйк кивнул.
– Из харрингейской банды?
– А ты знаешь других Теренсов Мэлли? – Страйк начал раздражаться. – И сколько среди них любителей отправлять по почте расчлененку?
– Черт возьми, неужели ты пересекался с Диггером? Какими судьбами?
– Во время совместных рейдов с полицией нравов, в две тысячи восьмом. Он наркоту толкал.
– После той облавы его и закрыли?
– Точно.
– Ё-моё! – вырвалось у Уордла. – Вот же и ответ, да? Этот перец – больной на всю голову, только что освободился и пасет половину лондонских проституток. Впору пройтись землечерпалкой по Темзе – поискать остальные части тела.
– Загвоздка в том, что я давал показания анонимно. Он не мог знать, что закрыл его именно я.
– У них повсюду глаза и уши, – возразил Уордл. – Харрингейская группировка – это же чистой воды мафия. Ты слышал, как он послал Иэну Бевину отрезанный член Хэтфорда Али?
– Да, я в курсе, – ответил Страйк.
– Так про что там в песне поется? Про урожай какой-то долбаный…
– Вот это меня и настораживает, – с расстановкой произнес Страйк. – Для такого баклана, как Диггер, слишком тонко… наводит на мысль, что это мог быть один из троих других.
4
– То есть ты знаешь четверых, которые могли прислать тебе отрезанную ногу? Четверых?
В круглом зеркальце у раковины, над которой сейчас брился Страйк, отражалось перекошенное от ужаса лицо Робин. Полицейские наконец-то увезли ногу, Страйк объявил, что на сегодня дела окончены, и Робин сидела со второй кружкой чая за кухонным столом у него в мансарде.
– Если совсем честно, – сказал он, соскребая щетину с подбородка, – то всего лишь троих. Думаю, напрасно я приплел сюда Мэлли.
10