– Тогда как ты собираешься это провернуть?
– Об этом я у вас и спрашиваю.
– Думаешь, я лучше соображу?
– Вы же христианин.
Корнелл отстранился. Он приложил ко лбу левую руку, словно прикрывая глаза от солнца.
– Ты и впрямь та еще штучка, – сказал он.
– Вы ближе к ним, чем я.
– Ты серьезно так думаешь?
– Да. И всегда будете. – Гарри был искренен.
– Должен признать, – потрясенно сказал Корнелл, – что у меня от твоих слов просто глаза на лоб полезли.
– Она заставила меня пообещать не звонить ей и не приходить к ней домой, и я пообещал.
– Ну, тогда все устроено.
– И все же я думаю, что она, может быть, по-настоящему меня любит. И мне почему-то не кажется, что ее потеряю.
– Не потеряешь.
– Нет?
– Нет. Если бы ты не сказал, что я христианин, я бы не знал, что делать. Но теперь, когда понимаю, насколько ты спятил, я это знаю. Мейер бы тебе этого не предложил, но я не Мейер, и мне можно. Это просто. И очевидно. Это пришло мне в голову, когда ты меня ошарашил.
– Что?
– Сделай то, что у тебя хорошо получается, что ты знаешь, чему ты обучен.
– А именно?
– Отправляйся в рейд.
– В рейд? Какой рейд?
– Не знаю. Ты же разведчик.
– Я не могу это сделать.
– Почему? Клуб ведь на берегу, не так ли? Должен быть на берегу. Он, наверное, стоит на утесе над берегом, чтобы его обдувало ветром.
– Нет там никаких утесов. Она говорила, что он в дюнах.
– Здорово. Это как Нормандия, только нет ни утеса, ни немцев.
– В Нормандии меня сбрасывали в глубине, вдали от пляжей, и у меня нет самолета.
– Тебе не нужен ни самолет, ни парашют. У тебя есть поезд. Высадись там. Что ты можешь потерять?
– Ее.
– А если ты там не высадишься?
– Ее.
– Надо ли что-то добавлять?
– На войне все по-другому. У меня нет лицензии.
– Ты же никого не собираешься убивать.
– Я все равно могу оказаться в тюрьме.
– Ну и что? В тюрьме хорошо кормят. – Корнелл осекся. – Нет, это не так.
– Стоит только подумать об этом, и я начинаю нервничать.
– Скажи мне, что на войне ты ничего не боялся.
– Когда начинал, боялся, всегда.
– Вот и я тоже. А когда ты боялся того, что надо было сделать, ты как поступал?
– Все равно делал что надо.
– Верно. Вот и делай. Но будь осторожен, будь деликатен, потому что все это связано с женщиной.
9. «Джорджика»
Возможно, дело было в ритме колес, клацавших на стыках рельс, или в боковом и продольном покачивании вагонов, а может, в переплетении пара и дыма, растекавшихся по кустам и песчаным пригоркам, через которые мчался поезд. Или, может, причиной были поля, недавно распаханные и недавно убранные или же еще колосящиеся и волнующиеся, как море. А может, виновата была просто огромная масса поезда, мчащегося вперед, но его отбросило обратно в не так давно миновавшее время, когда он бессильно мотался, пытая военного счастья и постепенно теряя себя – каким он был раньше. Он был разведчиком, первопроходцем, чей долг идти первым и дымовыми и световыми ракетами обозначать путь для тех, кто идет следом. В первых же крупных операциях на Сицилии, а затем во Франции, Голландии и Германии Гарри обнаружил, что, как бы хорошо он ни обозначал путь, сам он при этом следует курсу, который уже был установлен. Много раз он оглядывался на эшелоны, которые направлял, понимая, что так же, как они следовали по его маршруту, он сам следовал по-другому; что все это произошло раньше и что он просто идет вслед первому солдату. Он вспоминал – никогда не мог это забыть, – что в ожесточенных боях число жертв было настолько велико, что чувствовалось, как поднимаются вокруг души павших, взмывая вверх так же нежно, как опускались с неба снежинки.
Поля между морем и железной дорогой безмолвием напоминали поля Франции, где его когда-то ранило, а теперь он мчался через них, все еще живой. Окно было полностью открыто, и время от времени в него влетали частички золы из парового двигателя, норовя ужалить в глаз. Самые большие из них, более крупные, чем просто песок на ветру, были настолько горячие, что обжигали при прикосновении. Фермеры установили длинные валки под углом к рельсам, а на земле воцарилось то совершенство, которое возможно только в начале июня. Облака и солнце творили свет, врывавшийся в окна поезда, словно вспышки гелиографа[25], и поезд то и дело шел у самого океана, где морской воздух был настолько же свеж, насколько синей была вода.
25
Гелиограф – метеорологический прибор для автоматической регистрации продолжительности солнечного сияния, т. е. времени, когда солнце находится над горизонтом и не закрыто облаками.