– Хорошо, мой отец сможет вас побить.
– Почему это хорошо?
– Дайте ему хоть что-нибудь. Вы уже побили его тем, что у вас есть будущее. Во время Первой мировой он работал на Бернарда Баруха[32], а для Второй оказался слишком стар.
– Но он ваш отец, один из лидеров экономики. А у меня даже профессии нет.
– Что бы кто ни думал, а он сам на себя глубокого впечатления не производит. Так бывает у всех, кто унаследовал состояние. Оглядываясь назад, он всегда собой недоволен. Это очень сильно привязывает меня к нему.
– Пусть он не впечатлен своими успехами, но почему бы ему не быть хотя бы довольным собой? Что же надо сделать, чтобы простить себя за обстоятельства рождения?
– Я вам расскажу, – сказала она с такой горячностью, что он понял: когда красивая женщина и говорит красиво, она становится сущим бедствием для того, кто влюблен. – Я много об этом думала. Никто не хочет быть довольным собой. Те, кто собой доволен, невыносимы, это ходячие мертвецы. Но никому не хочется и постоянно быть на взводе, потому что тогда просто скользишь над миром, совсем его не касаясь. Мой отец работает не ради денег, а ради работы. Но настоящая работа оценивается в деньгах, так что он все-таки работает ради них – в качестве меры. Но всегда есть кто-то богаче, кто-то всегда в чем-то тебя превосходит. Мы судим узко, по меркам, а не по душе. Если бы кто-то во всем превосходил других, это потеряло бы смысл. Знаете, почему? Я разобралась в этом, потому что многие давали мне понять, будто я все получила готовеньким. Видите ли, каждого человека, независимо от его достижений, масштабы происходящего в мире вынуждают чувствовать себя незначительным. Не природа, которая в этом отношении изумительно добра, – но все то, что творится какими-то группами людей и целыми народами. Экономика. Война. Города.
– Экономика? Города?
– Да, – сказала она, очаровательным жестом указывая на простиравшееся вокруг них царство продуктовых магазинчиков и авторемонтных мастерских. – Люди делают всякие мелочи, например, дают сдачу за проданную булочку, подметают десятую часть унции пуха, ставят штамп на конверте или расчесывают собаку. Потом оглядываются и видят громадные сооружения и усилия: огромные самолеты, пересекающие Атлантику со скоростью в триста миль в час, здания, поднимающиеся к небу на четверть мили, сети дорог, покрывающие миллионы миль, один квадратный фут которых человек не в силах приподнять, армии, вторгающиеся на континенты и покоряющие их, города, которые простираются до самого горизонта, дамбы, мосты, атомные бомбы, ковши расплавленной стали, огромные, как локомотивы, бесшумно скользящие во тьме сталеплавильных заводов, и деньги, миллиардами текущие мимо мелкой конторской сошки, привыкшей считать каждый доллар. Стоит только открыть глаза, всюду, куда ни повернись, воздвигнуты огромные города нечеловеческого масштаба, а через реки и проливы переброшены мосты, и все же если брать каждого по отдельности, то большинство людей не сможет даже нарисовать дом, не говоря уже о том, чтобы его построить, а уж тем более – Эмпайр-стейт-билдинг. Неудивительно, что все чувствуют себя муравьями. Вот муравьи, неукротимые духом, и начинают исправлять эту диспропорцию, тратя жизнь на то, чтобы превзойти других муравьев. Видите ли, я была вынуждена думать об этом.
– Значит, вы много думаете о таких вещах, а не об одежде, вечеринках, драгоценностях и шоу…
– О шоу я очень даже думаю. Вы что, шутите?
– Ну, тогда о фильмах. Как другие в вашем возрасте.
– О фильмах нет.
– Знаете, вы очень серьезны.
– Вот к чему приводит одинокое детство. Оно мучит и заставляет вечно страдать, но и заставляет думать. Не то чтобы я когда-нибудь додумалась до чего-то существенного.
– Но вас к этому тянет. Что именно?
– Память, – ответила она, отворачиваясь от дороги и глядя на него. – Любовь. Я стараюсь удержать кое-что на месте, чтобы это не исчезло. Победить на самом деле нельзя, но можно бороться.
– И вы понимаете это в двадцать три года?
– Я понимала это, – не торжествующе, но печально ответила она, – еще до того, как узнала цифры, до того, как научилась говорить.
Мгновение было прекрасно, но ей, тем не менее, хотелось увенчать его солнечным светом, так что она сказала:
– И вы тоже это понимаете, иначе не везли бы меня в четыре утра по бульварам Хапуги.
Совершенно счастливая, она жаждала послушать радио и, включив его, поняла, что песня, которую передавали и которой она подпевала, пришлась очень кстати. Когда песня закончилась и прежде чем началась следующая, он сказал:
32
Бернард Барух (1870–1965) – американский финансист, политический и государственный деятель, советник президентов США Вудро Вильсона и Франклина Д. Рузвельта.