Выбрать главу

Дергает за крючок, представляет, как он вонзается в ее плоть, кровь течет по щеке – красная, не розовая.

Потом он провожает ее до дома.

Прекрасный вечер, не обычная манхэттенская летняя духота. Легкий ветерок, низкая влажность, теплый воздух, как легкая маска поверх той маски, которую он уже нацепил.

– Вот и мой дом. – Она останавливается у подъезда.

Неловкий момент, но он не торопится нарушить молчание, ждет, что она сделает дальше.

– Ну, что ж… – Она протягивает руку, прощаясь.

Он берет ее руку в ладони, задерживает на мгновение.

– Приятно было познакомиться, – говорит он. – Так что вы решили?

– Насчет чего?

– «Кинофорум». Хичкок.

– А-а, – вспоминает она. – Когда?

– Фестиваль продлится две недели. Сеансы каждый вечер. Может, завтра?

Она задумчиво покусывает нижнюю губу.

– Давайте попробуем. А какой завтра фильм?

– Двойной сеанс. «Головокружение» и… «Психо».

– Всегда боялась смотреть «Психо».

– Не бойтесь, – говорит он. – Я вас защищу.

Он ждет, когда она войдет в подъезд, потом мчится домой и успевает как раз вовремя: она раздевается у окна, белые джинсы падают на пол, топ – долой, на секунду она замирает в освещенной гостиной, и он думает, может быть, она чувствует, что он за ней наблюдает, иначе с чего бы вдруг скрестила руки на груди?

– Мне понравились оба фильма, – говорит она, когда они выходят из «Кинофорума». Гринвич-Виллидж, ночь душная, жаркая. Воздух влажный. – Сфотографируй меня, – просит она и дает ему свой телефон.

Он фотографирует ее на фоне афиши «Психо». Она хихикает, как подросток, забирает у него телефон, поднимает повыше и фотографирует их обоих.

– Я не люблю, когда меня фотографируют, – говорит он. Это правда. Он никогда не разрешает себя фотографировать. Он даже подумывает вырвать у нее телефон и швырнуть его об стену. – Сотри этот снимок, ладно?

– Как скажешь. – Она нажимает на кнопки в своем телефоне. – Извини, я не хотела…

– Ладно, забыли. – Он заставляет себя улыбнуться, но улавливает ее напряжение. Это надо исправить.

– Как тебе «Психо»?

– Ой, такой страшный фильм.

– Но великолепный. Даже после многократных… – он медлит, подбирая нужное слово, с языка чуть не срывается оргазмов, – просмотров.

Внутри он весь бурлит, как готовая взорваться бутылка шампанского. Ему было непросто сохранять внешнее хладнокровие: он высидел два сеанса рядом с молодой женщиной, чувствовал запах ее духов, а она вскрикивала и хватала его за руку во время сцены в душе, и когда зарезали детектива, и когда обнаружили труп матери. К тому моменту он чуть не сорвался. Норман Бейтс на экране развлекался, как мог, а ему приходилось держать себя в руках.

На этот раз он везет ее домой на такси. В салоне холодно, кондиционер включен на полную мощность. Таксист всю дорогу болтает с кем-то по телефону.

– Хорошо, что приехали быстро, – говорит он, хлопнув дверцей такси. – Я бы там долго не выдержал.

– Да. Хотя прохладу я бы с собой прихватила.

– Зачем?

– У меня нет кондиционера. Давно собираюсь поставить, но все ленюсь.

– Лето почти закончилось. Сейчас уже нет особого смысла. – Ему хочется, чтобы ее окна всегда оставались открытыми, чтобы работал маленький вентилятор, развевая ее волосы, теребя ее комбинацию. – У меня дома прохладно. Может, зайдем ко мне?

Она смотрит себе под ноги.

– Не сегодня.

– Тогда к тебе? – спрашивает он и как бы смущенно смеется.

– Мы с тобой едва знакомы, – говорит она.

– Правда? А у меня ощущение, что мы знакомы давным-давно. – Он пытается поймать ее взгляд, но она по-прежнему смотрит вниз. Он легонько касается ее подбородка и чуть приподнимает заученным жестом, подсмотренным в кино. – Хорошо, – говорит он. – В другой раз. Когда ты узнаешь меня поближе. Когда будешь мне доверять.

– Я тебе доверяю. Дело не в этом. – Она неловко переступает с ноги на ногу. Сегодня на ней босоножки на низком каблуке, ногти на ногах накрашены розовым лаком. Очевидно, ей нравится розовый цвет. Ему тоже.

– Понимаю. Просто хочу, чтобы ты знала: ты мне очень нравишься. А я нечасто встречаю женщин, которые мне по-настоящему нравятся.

– Почему? – спрашивает она.

– Нью-йоркские женщины… как бы это сказать… они как сушеные воблы, заморенные голодом и унылые. Да и как тут не станешь унылой, если моришь себя голодом?

Она звонко смеется и раскидывает руки в стороны, мол, посмотри на меня.

– Я уж точно не морю себя голодом.

– И слава богу. – Он пожирает глазами ее аппетитные формы. Потом склоняется к ней и сдержанно целует в щеку, хотя ему хочется вонзить в нее зубы. – Я позвоню.