Жизнь вошла для Антона в некую колею: выезды на патрулирование и занятия с нижними чинами, уроки китайского и посиделки "у Рыбы" - всё это составляло его обыденное времяпрепровождение. Трюки с караванами удавались ещё 2 раза, после чего хунхузы, видимо, решили что удача ждёт их где-то в другом месте. По решению командира отряда, количество солдат, выделяемое на сопровождение, было сокращено. Если в начале с караваном ехало 20, а то и 30 солдат, то к середине июня - не больше 5. Правда, китайские возницы и караванщики щеголяли в старых солдатских фуражных шапках, а их начальники - в мохнатых папахах казаков-забайкальцев. (И не одна штука великолепного шёлка в результате этой мены уехала в Алтайский край, на Брянщину или Новгородчину!)
Утром 17 июня, когда Строев бесцельно слонялся по расположению, в безнадёжной попытке найти хоть какое-нибудь осмысленное занятие, к нему подбежал один из солдат.
- Ваше благородие, вас там китаёза какой-то спрашивает. Важный такой, аж три прихлебателя с ним.
- Хм, как одет то? Богато?
- Не, не очень, но опрятно… И такой он - основательный мужик…
?Как выяснилось, на огонёк решил заглянуть сам господин Лян Чжэ Лян! Увидев мастера Ляна, стоявшего окружении трёх дюжих учеников, в коридоре штаба, Антон улыбнулся, и, поприветствовав пришедшего коротким поклоном поздоровался:
- Ни хао, сяньшен Лян!
Брови китайца изумлённо взлетели вверх. Поклонившись в ответ, он поздоровался:
- Ни хао сяньшен Антэ! - и быстро добавил какую-то фразу из которой Строев понял, что чем-то удивил Ляна. Однако требовалось как можно быстрее объяснить, что дальнейший разговор вряд ли возможен, поэтому Антон достал из кармана офицерский блокнот и быстро начертал иероглифы, гласящие: "Прошу меня извинить, но я плохо говорю по-китайски". После чего показал свои каракули Ляну. Тот понимающе покивал головой и жестом попросил у штабс-ротмистра блокнот. Взяв у одного из учеников письменный прибор, он несколькими взмахами кисти что-то написал на одной из страниц, после чего вернул блокнот Строеву. С трудом разобрав каллиграфическую скоропись, Антон понял, что караванный старшина предлагает ему отобедать вместе. Пробормотав "хао" и сделав извиняющийся жест, Строев подозвал всё ещё отиравшегося в коридоре солдата и велел тому разыскать Ли Мина, а разыскав, привести того в "Храм Яшмовой Рыбы".
Быстро написав на листе????он показал надпись Лян Чжэ Ляну. Но тот отрицательно покачал головой.
- Что вы имеете ввиду, сяньшен Лян?
Попросив блокнот, Лян начертал ещё несколько иероглифов, из которых Антон понял, что мастер-караванщик приглашает его к себе домой. Удивлённый Антон опять запиской указал на то, что дом господина Ляна находится аж в Чанчуне и, что он, Строев, хоть и польщён, но не может покинуть Куанченцзы. После обмена ещё несколькими записками, договаривающиеся стороны решили подождать прибытия переводчика.
Не прошло и 10 минут, как в коридоре появился толмач Ли Мин. После короткого обмена репликами с мастером Ляном, он объяснил Строеву, что бяо - бюро по охране караванов, одним из руководителей которого является Лян Чжэ Лян, решило открыть контору в Куанченцзы. И поэтому, наставник Лян уже успел купить здесь дом, в который и приглашает своего русского друга. На протяжении всей речи переводчика Лян благожелательно улыбался, а по окончании её сделал приглашающий жест рукой.
…
Дом, в котором разместился Лян Чжэ Лян, являлся, по-видимому, и конторой, поскольку обладал огромным внутренним двором и множеством пристроек, о назначении которых можно было только догадываться. Когда новый хозяин вместе с русским офицером прибыли, на открытой веранде уже был накрыт огромный стол, а во дворе суетилось множество людей в одинаковых светло-коричневых халатах. Когда хозяин и гость разместились за столом, Антон, через Ли Мина, разумеется, спросил господина Ляна, кто эти люди?
- Господина Ляна говолить это естя лаботники бяо многия лаботать погонщик и глузитя товал. Бяо очень уважать господина Лян и плислать помощь для пелеезд.