Го верно угадал настрой командующего харбинской группировки свести дело к миру, но ошибся в его готовности быстро завершить этот процесс. Подтвердив свою готовность остановить никому ненужное кровопролитие, Андрей Медардович прочно связал заключение мира с компенсацией ущерба, который понесла русская сторона в результате агрессии Мукдена.
Так как полковник Го не был компетентен решать этот вопрос, Зайончковский потребовал к себе в ставку на переговоры самого Чжан Сюэляна, лично гарантировав его безопасность. Одновременно с этим, подтверждая свои мирные намерения, генерал объявил о своей готовности пропустить через расположение своих войск любого солдата или офицера, давшего слово более не участвовать в войне с Россией.
Стоит ли говорить, что слова Андрея Медардовича породили в рядах противника дезертирство. Оно было не столь массовым, как того хотел бы командующий Заамурьем, но все же регулярно подтачивало силы маньчжурцев.
Многие солдаты и младшие офицеры вдруг заболели на фоне сокращения продуктового пайка, и обратились к своим командирам с просьбой отправить их на лечение. Просьбы эти, конечно же, не удовлетворялись и тогда, прихватив с собой винтовку, солдаты оставляли свою армию, совершали скрытый марш бросок к переправе через Сунгари.
Не желая потакать побежденному врагу, командир переправы капитан Рокоссовский объявил китайцам, что будет пропускать их только в дневное время. Ночью, по любым приблизившимся к русским позициям людям открывался огонь.
Ушлые местные жители сумели быстро наладить на этом прибыльное дело. Тех, кто по каким то причинам не хотел проходить через русскую переправу, за небольшую плату они переправляли через реку на лодках. Рокоссовский знал об этом, но смотрел сквозь пальцы. Серьезной опасности для него эти беглецы не представляли.
Между тем в полевой ставке Зайончковского начались переговоры с Сюэляном, которым предстояли жаркие дебаты в штабе. Некоторые горячие головы призвали Андрея Медардовича арестовать Сюэляна, и лишив китайцев вождя, скорым маршем двинуться на Мукден, который остался без защиты.
— Не говорите глупости, господа! На данный момент нам нужен мир, на выгодных для нас условиях, а не поход к Мукдену. Да, сейчас мы легко сможем взять столицу Маньчжурии. С этим никто не спорит, но какова будет выгода от подобного скоропалительного шага? — спрашивал генерал и сам же отвечал, — никакая. Посчитаться за сына обязательно придет «старый маршал», за которым стоят японцы, а к реваншу за войну 1904 года, мы не готовы. Так что только понапрасну растратим силы и положим людей.
Перед самым началом переговоров, Зайончковский получил из Москвы секретное послание от президента Алексеева. В нем предписывалось не требовать от Сюэляна полной капитуляции, а лишь ограничиться подписанием перемирия и четко следить за его выполнением китайцами. В случае необходимости, генералу разрешалось применить силу.
Подобная позиция Москвы была обусловлена тем, что в Пекине уже начались тайные переговоры с Чжан Цзолинем, сына которого русским дипломатам было выгодно иметь в качестве заложника, а не пленника.
Это позволяло генералиссимусу сохранить свое лицо. Из-за поражения Сюэляна под Харбином, его позиции в напряженной подковерной борьбе поднебесных бульдогов сильно ослабли.
Градус накала вокруг Чжан Цзолиня усилило проведенное против него покушение. Неизвестные лица бросили в его автомобильный кортеж гранату, во время проезда генералиссимуса по улицам Пекина.
По счастливой случайности от этого взрыва никто не пострадал, но от пережитого испуга, посеченного каменными осколками, Чжан Цзолиня трясло и колотило подобно авиационному пропеллеру.
Брошенные по поиск злоумышленника полицейские никого не нашли. Все было списано на пекинских недоброжелателей генералиссимуса, которые руками и ногами открещивались от столь сомнительной чести и удовольствия.
Генералиссимус так и не узнал, что этой феерической встряской он был обязан генералу Щукину. Таким образом начальник ГРУ пытался сделать маньчжурского диктатора более податливым на тайных переговорах, и это сработало.
За два дня были выработаны условия мирного договора между враждующими сторонами. Москва соглашалась прекратить боевые действия и позволить маньчжурским солдатам спокойно уйти, без материального возмещения русским ущерба от агрессии.
Взамен Мукден признавал КВЖД собственностью России, отказываясь от своей доли доходов от эксплуатации дороги. Вся железная дорога с прилегающей к ней территорией становилась исключительно российской собственностью вместе со всеми станциями и городами, расположенными на ней. Китайское население, проживающее на КВЖД, должно было либо принять российское подданство, либо получить разрешение от русской администрации право на проживание на её территории.
Подобные условия мира сильно задевали интересы и престиж Чжан Цзолиня, но у него не было выбора. Брошенному японцами генералиссимусу, нужно было любой ценой заключить мир в Маньчжурии, чтобы полностью сосредоточиться на пекинских делах.
Подписывая статьи мирного договора, Чжан Цзолинь был уверен, что в скором времени он обязательно рассчитается с русскими за постигшую его сейчас неудачу. Через два-три года он обязательно возьмет Харбин, подчинит себе КВЖД и выкинет русских захватчиков прочь с китайских земель Заамурья.
Возможно, Чжан Цзолинь не строил бы столь оптимистические планы, если бы знал, что одновременно с ним в Пекине, русские ведут активные переговоры и в Токио. Получив коварный удар от Судьбы в виде ужасного землетрясения, Япония временно выбывала из борьбы за китайский пирог. Стремясь сохранить свои интересы в Маньчжурии, Токио предложил Москве провести тайный раздел Маньчжурии на зоны влияния двух стран. Русским отходило все то, что находилось к северу от Харбина и КВЖД. Японцам доставался юг до самого Квантуна.
Этим договором японцы пытались ограничить аппетиты северного соседа, которого они подозревали в стремлении захватить отрезок ЮМЖД от Чанчуня до Мукдена. В свою очередь, Москва стремилась не допустить подписания между Токио от Лондона нового стратегического договора, направленного против России, и сделать прежних союзников врагами.
Таковы были тайны большой и малой дипломатии, благодаря усилиям которой, 25 мая на сопках Маньчжурии наступил мир. Обе армии зачехлили свое оружие и двинулись в разные стороны друг от друга. Одни с радостью от победы, другие с горечью от поражения.
Вернувшаяся в Мукден армия Сюэляна недосчиталась в своих рядах господина Мо. Не дожидаясь окончания переговоров, господин советник покинул её ряды, не желая нести бремя ответственности за поражение. Так блистательный хамелеон рухнул с вершин власти и исчез в темных водоворотах жизненных перемен.
Совсем иной настрой царил в рядах русских солдат. Через два дня после заключения мира, весь Харбин высыпал на вокзал встречать эшелон победителей. Задолго до прибытия поезда харбинцы заполнили не только перрон, но и всю вокзальную площадь. Громкий встречный марш духового оркестра, лившийся над вокзалом, перемежался ликующими криками и овациями радостных горожан. Многочисленными букетами цветов, благодарностями и жаркими поцелуями встречали они в этот день пехотинцев, танкистов, казаков, пограничников и матросов мониторов, свершивших свой ратный подвиг.
Вместе со всеми получил свой букет от Аглаи Фроловой и капитан Рокоссовский, твердо решивший связать с ней свою дальнейшую жизнь.
По поступающим из Тибета сообщениям знаменитый британский альпинист Джордж Мэллори и его молодой товарищ Эндрю Ирвин готовятся покорить самую высочайшую вершину мира Эверест. Это уже третья экспедиция отважного альпиниста в Гималаи.
В 1922 году Мэллори смог подняться на высоту 8300 метров, но внезапно сошедшая лавина, унесшая жизни шести сопровождавших альпиниста шерпов, заставила его отступить. На этот раз отставной артиллерист полон решимости совершить восхождение на, так никем и непокоренный, снежный пик, носящий имя британского географа. В подтверждении серьезности намерений Мэллори говорит тот факт, что с собой в горы он берет баллоны с кислородом, новинку в снаряжении альпиниста. Восхождение будет проводиться с северной стороны горного массива, хорошо изученного британскими спортсменами.