Домой Митька вернулся в половине восьмого, когда, по его расчёту, должна была приехать мать. В избу сразу не пошёл. Укрывшись за кустами, осмотрелся: на крыльце стояли резиновые сапоги. Значит, мать дома! А у мельницы маячила знакомая фигура с удочкой. Всё в порядке – путь свободен.
Мать у печки чистила картошку. Коричневая шелуха змеёй выползала из-под её ножа и, сворачиваясь в кольца, шлёпалась в ведро. Увидев на пороге Митьку с корзинкой, мать ещё ниже склонилась над картошкой.
– Пришёл? – спросила она.
– Грибов наломал, – сказал Митька. – Белых. Их много за просекой.
Помолчали. Очищенные картофелины одна за другой с громким бульканьем падали в чугун.
Чугун уже полный, а мать всё чистит. Одна картофелина покатилась по полу. Мать бросила мокрый нож на лавку.
– Сказала я ему – пусть уходит, – проговорила мать.
– А он?
– Уйдёт.
Митька стоял на пороге и коленкой подталкивал корзинку с грибами. Он чувствовал, что мать что-то не договаривает, что-то скрывает от него.
– Когда уйдёт? – спросил он.
– Не говорил когда.
– Пускай сегодня уходит, – сказал Митька.
– Человек ведь – не скотина... На улицу не выгонишь.
– Он партизан выдавал... Пускай уходит.
– Не простой он, сынок, главный у нас...
– Полицай он.
– Когда это было? А теперь богу служит.
Митька поставил корзинку на пол, подошёл к матери.
– Погляди, как он мне ухо разукрасил... Драться, говорит, грех, а сам?
– Он же выпивши был.
– Полицай он – вот кто, – со злостью сказал Митька и нахмурился. – Книжки читать не даёт, дерётся.
Мать взяла из чугуна картофелину и стала вертеть в руках.
– И в школу не пускает, – добавил Митька.
Мать молчала.
– Пускай сегодня уходит.
– Он слуга господа бога, сынок, – сказала мать.
– Полицай он – вот кто!
Митька взял с подоконника портфель. Он раскрылся. Мальчик стукнул кулаком по замку.
– Пошёл я... В школу.
Мать подобрала с полу картофелину, заглянула в корзинку.
– Грибов-то сколько!
– И библию свою пускай забирает, – сказал Митька. – Враньё там сплошное.
– Погоди, я на стол соберу, – попыталась удержать его мать.
Митька отступил к порогу и сказал:
– Мам, у него есть какая-то Маруся... Вот пускай к ней и уходит. – И выскочил за дверь.
Он словно на крыльях перелетел через мост, нырнул в рощу. Тропинка весело бежала навстречу, ветер свистел в ушах. В школу! Пускай теперь кто-нибудь попробует удержать его. Всё, дядя Егор, кончилась твоя власть... И никакого сатану теперь Митька не позволит из себя гнать. Ишь чего придумали! Митька вдруг решил, что Пестрецов сам похож на сатану или на козла. Вот только бы ещё рога. Вылитый козёл!
23. РЯДОМ ДРУГ
– Эй, Лесник, – на уроке ботаники тихонько сказал Тритон-Харитон, – что я знаю – ахнешь!
– Ничего ты не знаешь, – подковырнул приятеля Митька. – Тебе только что двойку поставили...
– Подумаешь, лютики... А ты знаешь, где у них рыльце? – Стёпка тряхнул светлыми лохмами. – То-то... Исправлю! Мне батя утром такое сказал... Район разрешил нам строить гидроэлектростанцию. Теперь у всех будет электричество, а не только в школе и больнице.
– Загнул!
– Уже эти... фонды отпустили.
Митька не знал, что такое фонды, но это непонятное слово сразу заставило поверить.
– На Калинке? – спросил Митька.
– Понятно, – сказал Стёпка. – Батя говорил, что у вас тоже будет свет. На всех улицах фонари зажгут, как в городе.
Митька вдруг вспомнил: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет...» Враньё все это, оказывается! Вот построят электростанцию, тогда действительно будет свет. И без бога обойдутся. Включат рубильник – и будет свет.
– А ты точно знаешь, что их отпустили? – спросил Митька.
– Что?
– Ну, фонды.
– Отпустили, – сказал Стёпка.
Митька немного помолчал и снова спросил:
– А вдруг их не хватит?
– Чего?
– Ну, фондов.
– Вот человек! – рассердился Стёпка. – Говорят, хватит. .. На каждом столбе лампочку повесят.
Стёпка тоже не знал, что такое фонды, и боялся, что Митька спросит.
– Стёп, а ты попроси батю, чтобы повесили хоть две лампочки в лесу! Всё равно ведь провод будут через рощу тянуть.
– Это можно, – согласился Тритон-Харитон. – Знаешь что? Давай помолчим: учительница на нас смотрит.
После звонка Митька стал не спеша собирать свои книжки и тетрадки. Класс опустел, а он всё ещё сидел за партой.
– Ну, чего ты копаешься? – заглянул в дверь Тритон- Харитон. – Пошли!
Митька заглянул в портфель: до сих пор пахнет свечками! Куда идти? Домой? С полицаем в одной избе он жить не будет. И на мельницу больше – ни шагу. Мало того, что окрестили, так ещё надумали какую-то сатану гнать. Нашли дурака!
На спортплощадке Митьку поджидал Огурец. Он стоял у шведской стенки и насмешливо улыбался. На голове у него красовалась новенькая в красную шашечку тюбетейка.
– Эй, Богомол, скажи, Земля круглая иль нет? – крикнул Огурец и захихикал.
Стёпка незаметно подтолкнул Митьку и, насвистывая, пошёл вперёд. Он даже не глядел в Петькину сторону, а тот состроил противную рожу и снова крикнул:
– Богомол, вертится Земля иль нет?
Стёпка изловчился и поймал Петьку за локоть.
– Сейчас, Огурец, узнаешь, какая Земля... круглая или нет, – торжествовал Тритон-Харитон. – Лесник, иди, бить будем.
Митька подошёл к Петьке, лениво размахнулся… и опустил руку.
– Бей! – подзадорил Стёпка.
– Неохота, – сказал Митька. – Заплачет.
Огурец, приготовившийся было зареветь, приободрился.
– Прими грабли, – сказал он Стёпке и попытался выдернуть руку.
– Ябедничал? – спросил Тритон-Харитон. – Получай!
И хлёстко шлёпнул ладонью Огурца по щеке.
– Дразнился?
И вторая звонкая пощёчина разнеслась по двору, вспугнув с забора стайку воробьёв.
Новенькая тюбетейка слетела с Петькиной головы, длинное лицо сморщилось, губы задрожали.
– Хва-а-тит... Тритонище!
– Ну что, Земля вертится? – спросил Стёпка, награждая Огурца подзатыльником.
Петька заревел.
– А теперь иди жалуйся! – Стёпка повернул Огурца спиной и напоследок дал ему хорошего пинка.
– Плачет? – спросил Митька, который уже успел отойти на порядочное расстояние.
– Не будет капать, – сказал Тритон-Харитон.
– И Землю зачем-то приплёл?
– Дурак он, – сказал Стёпка. – Дурак в тюбетейке.
– А если опять наябедничает?
– Пускай...
Даже расправа с Огурцом не подняла Митькино настроение. Петька поплачет, позлится – и домой придёт. А куда ему, Митьке, деться?
– Хорошо, бы в футбол сыграть, – сказал Митька,
– Камера спустила... Дырка.
– Заклеим...
– Клею нет... А потом, трава мокрая. Кончился сезон. Теперь до весны.
У магазина остановились. Дед Андрон был на месте. Видно, с утра сидит тут. Он перешёл на зимнюю форму: закутался в красный длинный тулуп, а сверху прикрылся своей любимой фуражкой с отломанным козырьком. Из тулупа торчали борода, усы да толстый красный нос.
– Дедушка, скоро всем электричество проведут, – сообщил Митька. – И тебе над головой лампочку повесят... Чтобы воров было видно.
– Дай бог, – сказал дед.
– А бога-то, оказывается, нет, – сказал Митька. – Бога древние люди выдумали... Это когда они совсем как обезьяны были.
– Обезьяны выдумали? – толком не расслышав, переспросил дед. – Обезьяна тоже божья тварь.
– Чего это ты, дед, в тулуп завернулся? Озяб? – спросил Стёпка.