— Интересно, — ответил, улыбаясь, Яковлев, — надо мне книжку эту перечитать.
— Умный человек, — констатировал Хартман, заключая рассказ об этом эпизоде.
Он, конечно, имел в виду изворотливый ум особого рода, который позволил Яковлеву — бывшему заведующему Отделом пропаганды ЦК КПСС, стать идейным и очень агрессивным противником марксизма, называющим его не иначе, как «аморальное учение».
В дальнейшем мне стало ясно, что уже в то время Яковлев относился ко мне недоброжелательно, хотя виду в отличие от Арбатова не подавал. И в основе этого лежала сложившаяся тогда прямая противоположность идейных и политических взглядов. Когда Яковлев при Горбачеве стал секретарем ЦК, он немало сделал для изгнания из аппарата идейно стойких кадров, причём наиболее способных. Немало он сделал и для фактического разгрома Международного отдела. Но об этом в отдельной главе.
Вадим Загладин
Когда я шёл на работу в ЦК, то руководствовался и чисто житейскими соображениями. Моя командировка в ООН подходила к концу, и надо было выбирать работу на родине. Возвращаться в Новосибирский академгородок после кончины моей первой жены не хотелось, а в Москве достойной работы в Академии наук не было. В Международном отделе на руководящих должностях работали мои давние близкие друзья Вадим Загладин и Юра Жилин, которые к тому же охотно звали к себе на приличную должность.
Поработав в ЦК некоторое время, я понял, что отношения с друзьями несколько изменились. Особенно это было заметно по заведующему консультантской группой Жилину. Юра был исключительно талантливым сочинителем начальственных докладов и речей, за что высоко ценился Б.Н. Пономаревым. Но у него было слабое место — в виду моих систематических выступлений в «Правде» и другой печати Юра, должно быть, стал испытывать некоторую ревность. Мы продолжали встречаться, хотя и не домами, но между нами определенно пробежал холодок.
Чего нельзя было сказать об отношениях с Вадимом Загладиным. К моему творчеству он не ревновал, т.к. сам отличался удивительной работоспособностью, постоянно выступал в печати и по телевидению. Мы регулярно встречались и в нерабочее время, ходили друг к другу в гости, общались семьями в ресторанах, вели задушевные, часто весьма доверительные разговоры по острым политическим вопросам. Вадим был большой любитель вкусно поесть и выпить, но никогда не терял рассудка. В отличие от Яковлева и Черняева он верил в то дело, которым занимался, и был весьма умелым дипломатом в общении с зарубежными друзьями, коллегами и противниками. Хотя в общении с ним постоянно чувствовалась дистанция, ощущение близости отнюдь не пропадало.
Надо сказать, что какой-то особой протекции он мне по отделу не оказывал, и у него были ровные, отнюдь не чиновничьи отношения со всеми консультантами. Но как-то во время внерабочего общения он стал мне говорить, что ввиду возникших претензий начальства Юре Жилину, якобы, придется уйти, а мне, возможно, занять его место. Я возражал, что это крайне неудобно по моральным соображениями, т.к. Юра был нашим общим другом. Не знаю, сообщил ли Вадим об этом разговоре Жилину, но только, вероятно, пошел некий слух, т.к. Юра стал вести себя со мной более настороженно. В другой раз Вадим сказал, что хотел бы выдвинуть меня зам. завом и начнет на этот счет прощупывать почву у высокого начальства.
Новый, 1984 год Вадим пригласил нас встречать у него в дачном поселке, где в общей столовой собиралась высокопоставленная компания. При этом он заметил, что мне будет полезно познакомиться с А.М. Александровым-Агентовым, помощником генсека (Брежнева, а затем Андропова) по международным делам. Я зрительно знал Александра Михайловича, который, действительно, участвовал в новогодней встрече, был очень общителен и весел. Но, когда я предложил Вадиму меня представить, тот, не моргнув глазом, сказал мне, что за столом Александра Михайловича нет. Прогуливаясь на следующее утро по дачному поселку, Вадим сказал, что с моим замзавством пока не получается, т.к. есть и другие кандидаты. С тех пор мы к этой теме больше не возвращались. То ли после смерти Брежнева при Андропове и Черненко его позиции в верхах ослабли, то ли он сам вёл какую-то кадровую игру, думать об этом не хотелось ни тогда, ни тем более сейчас.