Благодаря таким, как он, моё устройство на работу в Прагу длилось сравнительно недолго. Кстати говоря, проводилась стандартная тогда проверка по всем линиям, в том числе и КГБ. Результаты были однозначные: я оказался выездным во все страны мира. Версия о моих «чрезмерных контактах» оказалась ложной.
Как оказалось позже, уход из ЦК предоставил мне большие возможности для творчества. А в августе 1991 года, наблюдая из-за рубежа по телевидению за процессией изгоняемого со Старой площади аппарата ЦК, я понял, что хотя и не по своей воле, но убрался я оттуда вовремя.
Консультант ЦК
1 июля 1980 года, буквально на следующий день после своего прилёта из Нью-Йорка, явился я на свою новую работу в консультантской группе Международного отдела ЦК КПСС. Встречавший меня накануне в аэропорту Шереметьево сотрудник отдела покосился на мою бороду и бросил: «Если её оставите, это будет единственная в отделе и во всем ЦК борода». Я намёк понял и, придя на работу и доложившись начальству, осведомился, где в здании парикмахерская. Через полчаса вернулся в свою комнату чисто выбритым.
Бороду я носил с 1967 года и сохранял её, несмотря на смену нескольких мест работы. Помню, как первоначально вздрагивали охранники советской миссии при ООН, когда я туда приходил. Миссию тогда часто осаждали группы воинственно настроенных сионистов. К тому же напротив здания миссии находилась синагога, и наши ребята-охранники поначалу принимали меня за местного правоверного еврея.
Но ООН — ООН, а ЦК — ЦК. Начиналась новая глава в моей жизни, и она требовала и моего внешнего физического обновления.
Коллектив, в который я теперь приходил, не был для меня совершенно чужим. Скорее наоборот. С первым замом Пономарева — Вадимом Загладиным и заведующим консультантской группы Юрой Жилиным мы вместе учились в МГИМО, а позже работали в журнале «Новое время». То же относилось к четырем консультантам и выпускникам МГИМО — Игорю Соколову, Вадиму Собакину, Саше Беркову и Коле Ковальскому. Еще одного консультанта — Сашу Вебера я знал как регулярного автора статей в «Новом времени». И только один член группы — Андрей Ермонский был для меня новым человеком.
Знал я и некоторых других сотрудников и руководителей отдела — тогдашних и более ранних — Карена Брутенца, Ростислава Ульяновского, Елизара Кускова, Виталия Корионова. С Брутенцом не раз общался, работая в МГИМО, как с одним из самых знающих наших специалистов по Ближнему Востоку. Ульяновский в 1967 году направлял меня в командировку в Грецию в помощь тамошней компартии, проводившей международную научную конференцию. Сам Ульяновский ещё до работы в ЦК был известен как видный ученый, автор монографии об Афганистане.
К моему приходу в ЦК Елизар Ильич Кусков уже там не работал из-за тяжёлой болезни, но незадолго до того был первым замом Пономарева и считался одной из самых светлых голов в этом учреждении. Он меня знал по участию в подготовке разных документов, к чему привлекали нас, работников Академии наук. Как-то в середине 1970-х годов мы случайно пересеклись в нью-йоркском аэропорту, откуда он возвращался в Москву из очередной поездки. Увидев меня, спросил, чем я занимаюсь. И тут же попросил подготовить для ЦК записку о мировом экономическом положении, что я и выполнил, направив текст поверху, как тогда говорили, «в инстанцию».
Виталий Германович Корионов был предшественником Кускова, но его подвела нетерпимость к начальственному чванству. В одной из поездок в страны Латинской Америки он сопровождал известного грубияна и самодура, члена Политбюро А. Кириленко, который был главой партийной делегации. Руководители местных компартий, хорошо знавшие Корионова, но мало разбиравшиеся в чинопочитании, встречали Корионова как родного и не воздавали, как показалось Кириленко, достаточных почестей ему лично. Кириленко обиделся, обругал Корионова, а по возвращении в Москву добился его снятия с работы.
Между тем Виталий Германович был не только высококлассным мастером своего дела, но и талантливым публицистом. Он получил престижное назначение политическим обозревателем в газету «Правда», где выступал с острыми статьями до глубокой старости, в том числе и при новом режиме — в 1990-х годах.
Был он и просто порядочным человеком. В 1960-х годах, будучи заместителем директора ИМЭМО, я участвовал в работе группы по подготовке международного раздела доклада Л.И. Брежнева на очередном съезде КПСС. Работали на бывшей «ближней» даче Сталина в Кунцево. Вечерами иногда выпивали. Во время одного из таких коллективных возлияний кто-то зажёг дрова в камине одной из комнат. Наутро комендант дачи, женщина, служившая там со сталинских времен, пожаловалась Корионову, как старшему группы на произошедшее «безобразие» («сожгли дрова товарища Сталина»!) и пригрозила отрапортовать в управление делами ЦК. Виталий Германович почему-то вызвал меня (в этой комнате с камином стояла отведенная мне кровать) и строго спросил: «Кто поджёг дрова?» Признаться, я очень смутно помнил события той ночи, но ответил так: