— Ну какая теперь разница? Допустим, что я.
Насколько я понимаю, В.Г. постарался замять дело, потому что больше к этой истории никто не возвращался. Правда, эпизод этот вошёл в цековский фольклор, где я фигурировал в качестве поджигателя дров товарища Сталина.
Беглому знакомству с высшими чинами Отдела я был обязан и другому эпизоду. В начале 1970-х годов я работал в Сибири и иногда наезжал в Москву. В один из таких приездов мой старый товарищ по МГИМО Игорь Соколов позвал меня на «обмыв» его докторской диссертации в ресторане гостиницы «Националь». В это время он уже работал консультантом в Международном отделе ЦК и на свой «сабантуй» назвал чуть ли не всё его руководство. Я приехал, когда большинство гостей уже собралось, а растерянный Игорь ждал меня внизу у входа.
— Что же ты опаздываешь? — недовольно сказал он. — Ты ведь обещал быть тамадой.
Я, признаться, забыл об этом обещании, но главное — прибыл с другой деловой встречи, где «раздавил» на двоих почти литр водки. Я сказал Игорю, что, будучи нетрезв, могу невзначай наговорить лишнего и кого-то обругать. Но Игорь сделал обиженное лицо, и мне пришлось согласиться. Я уже не помню, как я провёл тот вечер, но только после его окончания ко мне подходили и трясли руку и Кусков, и Шапошников, и ещё кто-то. Как мне удалось их всех рассмешить и ублажить, понять не могу. Но, видимо, с тех пор они прониклись ко мне добрыми чувствами.
Но вот теперь я и сам служу в аппарате ЦК, перекочевав из мира академии и дипломатии в мир партийной бюрократии. Впрочем, сказать так, было бы большой натяжкой, потому что Международный отдел того времени был мало похож на бюрократическое учреждение. Об этом говорил и его состав, в котором бывших гос- и партчиновников практически не было, а работали в основном либо специалисты, выросшие в его недрах, либо люди из научного мира.
В нашей консультантской группе только Юра Жилин и Андрей Ермонский вышли из журналистики и не имели учёных степеней. Остальные все до единого были докторами или кандидатами наук.
Это отражало заинтересованность Б.Н. Пономарева в том, чтобы поддерживать свою репутацию не только как политика, но и как ученого. Сам он был академиком (по отделению истории АН СССР), часто выступал с научными докладами и статьями, правда, главным образом по проблемам мирового коммунистического, рабочего и национально-освободительного движения. Всё это время от времени оформлялось в виде книг. Для такого насыщенного творческого потока требовалась помощь наших консультантов.
Но, конечно, не только для этого существовала консультантская группа. Отдел участвовал в составлении многих партийных документов, например докладов генсека на съездах КПСС, его выступлений на пленумах ЦК, встречах коммунистических и рабочих партий, высоких заявлений по разным вопросам.
Особое место в этой работе занимала подготовка международного раздела доклада генсека на очередном партийном съезде. По традиции, заведенной ещё при Сталине, раздел этот начинался с характеристики главных тенденций в развитии зарубежного мира, прежде всего в капиталистических и развивающихся странах. В этой части обычно формулировались теоретические положения о новых явлениях в развитии всей международной обстановки и мира капитализма в особенности.
Новые идеи черпались, как правило, из разработок институтов Академии наук, занимавшихся международной тематикой. Естественно, что институты стремились зафиксировать свои, часто спорные тезисы в докладе генсека, придав им тем самым характер официальной, не подлежащей критике теории.
Конечно, всё это зависело от личности генсека. Одно дело — Сталин, считавший себя классиком марксизма и имевший вкус к теории. Он мог вполне оценить и сделать частью собственного вклада идею Е.С. Варги о «деформации цикла» и «депрессии особого рода» (см. доклад на 17-м съезде). Другое дело — Н.С. Хрущев, который в теории не разбирался, но считал, что «так надо», а потому послушно включал в свои доклады тезисы о мирном сосуществовании или «новом этапе общего кризиса капитализма», чего настойчиво добивались академик А. Арзуманян и главный редактор журнала «МЭМО» Я.Хавинсон.