Настя Чацкая
НА СТЕКЛЕ
Никогда не кради.
Сегодня это его любимая заповедь. Он живёт, нарушая её ежедневно. С ленцой, опустив пушистые ресницы, напоминающие плотный длинный ковровый ворс, с улыбкой, от которой люди забывают о том, что существует ложь. Каждую секунду он профессионально крадёт ваше доверие.
Когда Драко смотрит на вас, склонив голову и улыбаясь одними стылыми глазами, вы верите ему. Знаете, сколько столетий этим глазам? Семейный лёд в них вечен: они, словно ледяное вино, впитывающее в себя холод прошедших веков, с каждым годом становятся лишь холоднее, подлее. Породистее.
Его порода — порода Малфоев, — это рак. Его не уничтожить. И именно поэтому вы верите.
Верите, когда он протягивает вам бокал яда. Потому что улыбка его говорит: это вино. Отведай.
Верите, когда он подносит к вашему горлу нож. Потому что его взгляд говорит: всё в порядке. Это всего лишь смерть.
Верите, когда он проклинает вас. Когда вы получаете Аваду между лопаток, когда вас выворачивает наизнанку пылающий кроваво-алым огнём Круциатус, вы верите. Потому что его спокойствие говорит: ты заслужил это. Теперь всё будет в порядке.
Для этого не нужна магия. Понимаете? Для того, чтобы быть обманутым, обворованным, распятым на дыбе — уже есть вы и есть он. Этого достаточно.
Вы понимаете?
Никогда не кради.
Гермиона чувствует, что её обчищают каждый раз, когда их взгляды пересекаются. До последнего галлеона, до последнего кната. До последней привычной маски. Всё, что оставляет Драко, мазнув по вашему лицу взглядом, — это ваши мысли. Он спутывает их в растрёпанные клубки, но оставляет.
Благодарите. Довольствуйтесь. Остальное вам больше не принадлежит.
Никогда не пытайся ускорить бег времени.
Потому что так оно ползёт ещё медленнее.
Гермиона наблюдает сквозь подёрнутое призрачной дымкой заклятия стекло Министерского Зала для допросов за тем, как этот самодовольный, гнусный человек обходит вальяжным полукругом девушку, застывшую в деревянном кресле с ровной спинкой и ровными подлокотниками. Гермиона наблюдает, как фигура Малфоя движется в полутьме, скрадывается густым мраком, когда отходит немного дальше от стекла. Так, что видны лишь белоснежные волосы — она может поклясться, что они стали ещё белее, чем у вшивого в своём аристократизме школьника, гадкого задиры с нелепой худощавой фигурой, которому когда-то она едва не сломала нос.
Гермионе кажется, что это больше не цвет льняных колосьев. Гермионе кажется, что в свои двадцать три у Малфоя абсолютно каждая из этих вычурных гладких прядей измазана сединой.
Гермиона переводит взгляд на Кингсли — он стоит рядом, оперевшись широкими ладонями о столешницу, и не отрывает глаз от пустого зала за наблюдательным стеклом.
«Прекрасная работа», бормочет он. «Только посмотри — она всё выкладывает», бормочет. Гермиона не отвечает — ответ не нужен.
Кингсли восхищён. Он восхищён каждую секунду этого ублюдка Малфоя. Каждую секунду Малфой делает это — крадёт у Гермионы её начальство, её положение, её авторитет, её скептицизм, чёрт возьми!
Делает это так легко, что хочется топать ногами и кричать — открыть глаза всем этим наивным людям. Вам лгут, лгут, лгут! Но она просто стоит и смотрит, как Малфой наклоняется к лицу девушки и улыбается. Он улыбается так, как улыбаются маленьким детям. Эта улыбка считывает её, как маггловский сканер. Эта улыбка поит её Веритасерумом. Эта улыбка приковывает взгляд и замораживает его на себе.
И она верит.
Гермиона уже десятую минуту яростно ненавидит Малфоя, и каждая из них тянется сквозь неё, как чёртово заточенное лезвие. А ему никогда не нужно больше десяти минут.
Ещё сорок четыре секунды — и он покидает зал. Гермиона заставляет себя смотреть на то, как девушку поднимают и выводят трое волшебников. Четвёртый просматривает свои записи, которые делались во время допроса. Блестящего, наргл его раздери, допроса!
Гермиона смотрит на пустое кресло, до боли выпрямив спину, когда дверь в наблюдательную комнату открывается и Кингсли с восторженным возгласом спешит пожать руку своему главному Лжецу и Вору.
Ещё немного, и ей придётся принимать магические психотропы. Ещё немного — и у неё начнётся депрессия из-за всего этого. Она до смерти боится попасть под влияние Малфоя. Это как тонущий в болоте человек. Он ищет ветку и пытается выбраться, пока трясина не всасывает его в себя.
Её уже затянуло по самую шею.
Гермиона смотрит на пустое кресло, когда Кингсли выскакивает из комнаты за добытыми сведениями. Голос Малфоя — это немой ядерный взрыв в её груди.