1556 год принёс «крымской украине» новые военные тревоги. В марте из Рыльска «ходил на поле атаман Михалко Грошев и побил крымцев». Он захватил «крымские языки», которые «сказывали, что крымский царь гонца к царю и великому князю против его гонца не отпустил, а послу и гонцу нужу учинил, а сам наряжается со всеми людьми, а хочет по весне рано быть на царя и великого князя украину». Как обычно весной, и в этом году «с первого срока, с благовещеньева дня, были воеводы по украинным городам» в Пронске, Михайлове, Дедилове, Мценске, «на Нугри», в Карачеве. Но московское правительство теперь, не ожидая появления крымских отрядов в непосредственной близости от границы, послало войско «в поле», непосредственно под улусы крымские. Причем не сторожевые заставы, подобные тем, которые отправлялись раньше исключительно «для вестей» о движении крымского хана, а сильные полки, способные своими активными действиями предупредить готовящийся поход крымского хана. Русские войска двинулись речными путями, «в судах», к коренным улусам Крымского ханства.
«Послал государь дьяка Ржевского из Путивля на Днепр с казаками, а велел ему идти Днепром под улусы крымские и языков добывать, про царя проведывать. И дьяк, собравшись с казаками, пошел на Псел-реку, суда поделал и пошел по наказу». Одновременно «Данилка Чулкова да Иванка Мальцева послал государь вниз по Дону проведывать про крымского же царя вести»[288].
Войско Ржевского дошло до «Мамай-луга», откуда в мае он «писал со своими казаками, что к нему полоняники прибежали, а сказывают, что крымский царь, собравшись, вышел на Конские воды со всеми людьми, а хочет идти на царя и великого князя украины». О том же поступали в Москву известия и из других источников. «Того же месяца выбежал путивлец из Крыма Демешка Иванов, а сказывал то же, что царь крымский вышел, а хочет быть на Тульские места или на Козельские, а запас велел царь взять на все лето». Поэтому были поставлены «по берегу воеводы с юрьева дня весеннего (23 апреля. — В. К.) по полкам»: большой полк — в Коломне, передовой полк, полки правой и левой руки, сторожевой полк — в Кашире. Однако московское правительство не ограничилось обычным для прошлых лет укреплением обороны «берега». В плане войны, принятом царем и боярской думой, явно прослеживается стремление к активным наступательным действиям.
«По тем вестям царь и великий князь приговорил с братьями и с боярами, что идти ему в Серпухов, да тут собраться с людьми, да идти на Тулу, и, с Тулы вышедши на поле, дожидаться царя и делать с ним прямое дело, как бог поможет»! Поэтому «государь приговорил: с Тулы, вышедши на поле, ждать, на какую царь крымский украину пойдет, на Рязань, или в Одоев, или в Козельск, чтобы царю и великому князю ко всем местам поспеть было можно, куда бы крымский царь не пришел на украину». Это было принципиально новым в обороне южной границы: основные силы русского войска ожидали «прямых вестей» о направлении главного удара крымского хана не «на берегу», как раньше, а непосредственно «в поле».
Сам Иван IV выехал в Серпухов «для своего дела и земского» в июне, расставив полки по приокским городам и «на перелазах». «А окольничего своего Никиту Васильевича Шереметева отпустил, а велел места занять за Шавороною на поле». Остальным полкам он тоже «приговорил идти за реку». Однако необходимость русского похода «в поле» вскоре отпала. Крымский хан не решился напасть на «украину», подготовившуюся к обороне. «Прислал к царю и великому князю с поля Данилка Чулков девять татаринов крымских, а сказывают, что нашёл на Дону близко Азова двести человек крымцев и побил их наголову. И языки сказывали, что крымский царь, собравшись, хотел идти на царя и великого князя украину, и посылал Сенку Жакулова языков добывать, и взяли-де мужика в северских вотчинах, и сказали царю, что царь и великий князь про него уведал и готов против него, выйдя, ждет его. И царь крымский не пошел на царя и великого князя украину, а пошел было на черкесов. И как пришел на Миус, и тут за ним прислали из Крыма, что видели многих людей русских на Днепре к Ислам-Кермену, и царь по тем вестям возвратился в Крым. Да те же языки сказывали, что у царя многие люди померли поветрием, и быть его походу никуда невозможно»[289].