- Отчаяние - это огонь, - добавил Руга. - Он горит ярко, но должен иметь дымоход, выход.
- Дымоход? - Одалон свел брови.
Шаман закатил глаза.
- Хорошо. Отчаяние, которое демонстрирует это существо, по сути, является пролонгированным состоянием реакции «борись или беги». Выброс адреналина при реакции борись или беги - это ответ на фактическое проявление опасности, отчаяние же - результат предполагаемой будущей опасности. Оно насыщает организм, заставляя его активно искать пути спасения до появления опасности, что выражается в сложном каскаде гормональных взаимодействий. Вы получаете высокую скорость обмена веществ, целый ряд желез функционирует с повышенной производительностью, появляются навязчивые мысли и так далее.
Я остановилась и ущипнула себя.
- Понимаю, - усмехнулся мне Одалон. - Я сам был в шоке, когда узнал, что у него ученая степень по микробиологии.
- Это нездоровое состояние, - продолжил Руга. - Мы не предназначены, чтобы функционировать в состоянии отчаяния в течение длительного времени.
- Это краткосрочный метаболический всплеск, - добавил Одалон. - Тело будет стремиться выплеснуть немного накопленного напряжения. Если вы находитесь в сильном стрессе, у вас может быть паническая атака, например.
- Туран Адин в отчаянии, но он также находится в ловушке, - сказал Руга. - Это снедает его. Возвращаясь к моей предыдущей метафоре, его огонь полыхает внутри каменного бункера. Я не знаю, что удерживает его там - возможно, он в долгу или наказан, или чувствует, что борется за правое дело - но чтобы это ни было, это создает глубокий конфликт в его психике.
- Он не сможет выдержать такое давление, - сказал Одалон. - Его тело и душа отчаянно хотят убежать, но разум держит его в ловушке. Он устал и подсознательно ищет выход. Когда он поймет, что есть только один путь, он им воспользуется. Он убьет себя через шесть месяцев.
- Я бы предположил восемь, но так и есть, - сказал Руга.
- Это делает его невероятно опасным, - сказал Одалон, - потому что он не заботится о себе. Он не думает о самосохранении, помимо основных инстинктов своего тела.
- Он ни за что не совершит самоубийства. Он постарается умереть в бою, - добавил шаман. - И я бы не хотел оказаться на поле битвы, когда он решит, что это его последний день.
- Это ужасно, - сказала я.
- Война ужасна, - сказал Одалон. - Она разрушает людей.
- Война на Нексусе особенно ужасна, - заметил Руга.
- Почему? - спросила я.
- Современная война странным образом милосердна, - сказал Одалон. - Наши технологии позволяют производить точные бомбардировки стратегических целей. Когда появляются жертвы, они, как правило, умирают быстро.
- Смерть от высокоинтенсивной лучевой бомбардировки занимает три секунды, - сказал Руга. - Это потеря жизни, необратимая и невосполнимая, но это смерть без страданий. Современное оружие не работает нормально на Нексусе. Об орбитальных бомбардировках не может быть и речи из-за природных аномалий, которые не дают точно прицелиться. Попытки подавить врага с помощью артиллерии так же бессмысленны.
- У нас были случаи взрывов орудий, - сказал Одалон. - Есть рапорт о массированном артиллерийском штурме в первый год войны. Снаряды исчезли и через полчаса появились над Домом, который их выпустил.
- Я помню, как читал об этом, - ухмыльнулся Руга.
- Это близкая и личная война, которая ведется дикарским оружием, - сказал Одалон. - Поначалу, когда ты молод и глуп и слышишь об этом, ты думаешь, что это принесет доблесть. Что ты будешь, словно герой древности прорываться сквозь ряды врага. А потом ты понимаешь, что именно значит сражаться шесть часов с мечом в руке.
- В первый час, если, конечно, выживаешь, ты возбужден. Запах крови опьяняет. Второй час - ты ранен, но продолжаешь битву. На третий, ты понимаешь, что залит кровью. Хочешь забыться. Хочешь оставить поле боя. На четвертый час ты начинаешь замечать лица людей, которых убиваешь. Слышать их крики, когда отрубаешь им конечности. Это больше не абстрактный враг. Это живое существо, которое ты рвешь на части. Оно умирает от твоей руки прямо перед тобой. На пятый час ты истекаешь кровью и блюешь, но все еще продолжаешь бой, наказывая свое тело и душу. На шестой, ты, наконец, падаешь в изнеможении, благодарный, что выжил, или просто оцепеневший. Все пахнет кровью и тебе плохо от этого запаха. Тебе больно, но ты пытаешься держать глаза открытыми, потому что, закрыв их, видишь лица тех, кого ты убил. Так что ты смотришь на поле боя и видишь, что ничего не добился и, пока медик латает тебя, понимаешь, что завтра должен все это повторить.
Это было ужасающе.
- Хорошо сказано, - произнес Руга.
- Благодарю, - ответил Одалон.
- Мы стали безнадежно цивилизованными, - сказал Руга. - Мы не приспособлены для подобной войны. Я думаю, что она больше подходила нашим предкам. Они умирали гораздо легче нас, поэтому единственная долгая битва могла решить исход войны. Чтобы убить одного из нас сейчас, требуется куда больше повреждений, так что каждый вечер все те, кто еще дышит, вновь оказываются в регенеративных резервуарах, и несколькими днями позже, они возвращаются в строй. Бесконечная битва. Бесконечная война.
- Бесконечное страдание.
Теперь я понимала, почему исказилось лицо Арланда, когда он упомянул об этом.
- Да, - сказал Руга. - И теперь надежды на мир не осталось.
- Я бы не сказал, что надежды не осталось, - заявил Одалон. - Это несколько мрачно.
- Ваши люди атаковали Торговцев, а мои - Арбитра, - вздохнул Руга. - Попомните мои слова: это начало конца.
Мы возвращались с посадочного поля, когда Туран Адин спрыгнул с балкона. Он сделал это очень небрежно, как будто рассчитать тридцатифутовый прыжок было также легко, как и спуститься с лестницы. Рядом со мной вампир и отрокар схватились за оружие.
- Могу я пройтись с вами? - спросил он меня тихим рычащим голосом.
- Конечно. - Я посмотрела на двух священнослужителей. - Пожалуйста, извините нас.
Одалон и Руга довольно долго колебались.
- Как пожелаете, - наконец произнес Одалон. - Мы пойдем вперед.
Они продолжили путь. Я подождала, пока они отойдут подальше, и повернулась к Туран Адину.
- Вы хотели что-нибудь обсудить со мной?
- Нет.
Возможно, ему просто нужна компания.
- Я собиралась сделать перерыв на несколько минут и посидеть в своем любимом месте, чтобы собраться с мыслями. Хотите присоединиться?
Он кивнул.
Я повела его влево, мимо яблонь к старой заросшей изгороди. Я пробралась сквозь узкую щель и подождала его. На поляне в форме подковы находился небольшой пруд, окаймленный изгородью. Кувшинки плавали на поверхности, и два больших карпа кои, один оранжевый, другой белый с рыжими пятнами, аккуратно пробирались по мелководью. У пруда стояла небольшая деревянная скамейка. Я села на одном конце. Он сел на другом.
Мы тихо сидели и смотрели на карпов.
- Вы сами это сделали? - спросил он.
- Да. Когда я была подростком, моей работой, как правило, были сады. Здесь, в Техасе, с этим сложнее из-за ограниченного количества воды, но гостиница собирает дождевую воду.
- Здесь мило, - сказал он.
- Спасибо. Я надеюсь поработать летом над этим местом. Сделаю его немного больше. Может быть, посажу цветы и повешу гамак, чтобы я могла приходить сюда с книгой и читать...
Он вскочил со скамейки и ушел. Мгновение он был здесь, а в следующее я уже была одна. Я чувствовала, как он нечеловечески быстро возвращается в гостиницу. Он подпрыгнул, залез по стене, добрался до своего балкона и скрылся в покоях.
Что я такого сказала?
Я посидела одна еще минуту или две. Умиротворение, которого я искала, отказывалось приходить.
Гостиница зазвенела. Отрокары пытались привлечь мое внимание в своих покоях, и что-то произошло в конюшнях.
Я вздохнула, встала, и направилась к конюшне. Внутри Нуан Сама, племянница Нуан Сее, которая помогала Хардвиру чинить машину офицера Мараиса, присела рядом с одним из верблюдо-ослов. Джек сидел на скамейке, наблюдая за ней. По просьбе Нуан Сее, я дала ей разрешение ходить в конюшню каждый день, чтобы ухаживать за животными. Обычно Джек или Гастон сопровождали ее.