— Алешка, влезь на колокольню и вдарь в колокол.
Мы, ребятишки, гурьбой забрались на колокольню и «вдарили».
Фронтовики выстроились. Ефим Зыбцев подобрал расчеты артиллеристов, пулеметчиков, наводчиков орудий и повел их защищать Тамань.
Прошло несколько дней. В ночь на 9 мая на Таманском полуострове под руководством казачьих офицеров и при поддержке немецких оккупантов началось восстание против Советов. Повстанцам сразу же удалось разоружить темрюкские роты, оборонявшие Керченский пролив. Выехавший туда Иван Беликов был убит засадой на дороге. В Таманской началась расправа над красногвардейцами, убежать удалось только одиночкам. Среди них был Ефим Никитович Зыбцев.
Вооруженные до зубов белоказачьи банды есаула Гулого быстро захватили станицы Старотитаровскую, Фанталовскую, Ахтанизовскую и повели наступление через Пересыпь на Голубицкую и Темрюк. В Азовском море курсировал немецкий военный флот, в составе которого были броненосец «Бреслау» и несколько миноносцев, которые вели обстрел оборонительных позиций Темрюка.
Однажды я пробрался к орудию, установленному на горе Мыска. Иван Морозов разрешил мне быть возле него наблюдателем. Отсюда хорошо просматривалось Азовское море. Броненосец вел огонь по городу из тяжелых орудий. Недалеко от Чайкинской косы к «Бреслау» подошли три немецких судна. Они открыли огонь по городу.
— Недолет! — кричал я, когда снаряды взрывались где-то в камышах Курчанского лимана и на подступах к Солдатской слободке. Но вот они засвистели над головой.
— Перелет! — вырвалось у меня из груди.
Взрывы сотрясали воздух.
— Беги домой! — крикнул Морозов и тут же дал выстрел по броненосцу «Бреслау».
Проскочив площадь, я оказался в центре города. На мостовой лежали убитые. Перепуганные горожане бежали к реке, на Пески, захватив еду и одежду. Кварталы, где мы жили, в зону обстрела не попали. Мать, встретив меня, сказала:
— Не подставляй голову под дурную смерть...
В городе объявлено осадное положение, все население призвано на строительство окопов и других оборонительных сооружений. Первая линия обороны строилась между Темрюком и Голубицкой, вторая — по правому берегу Кубани.
Против белоказаков выступил Темрюкский революционный полк под командованием Павла Филипповича Цыбренко.
Под Голубицкой сражались с белоказаками мои братья — Михаил и Леонтий. У Леонтия был «максим». Отец взял меня к себе в подвозчики снарядов. Там погибло много темрючан, в том числе П. Ф. Цыбренко. Отряд был предан командиром батареи, бывшим офицером Щербиной: он открыл огонь по своим. Мой брат Леонтий повернул пулемет против наблюдательного пункта Щербины — и судьба предателя была решена...
На полуострове, несмотря на натиск белоказаков, был образован Таманский фронт под командованием А. А. Романенко — фронтовика, бывшего командира Абинского полка.
Круглосуточный обстрел города заставил темрючан искать укрытие на полевых станах. Наша семья укрывалась в шалашах возле озера Круглого. По ночам сюда, переправившись через Кубань, проникали разведывательные группы немцев. Однажды они заглянули под полог нашего шалаша. Нас было трое: двое братьев Запольских и я. Немцы принялись вытаскивать нас из-под полога за ноги. Последним вытянули меня. Душа у меня в тот момент ушла в пятки.
— Ты болшой болшевик? — кричал немец.
— Нет, я маленький большевик! — машинально ответил я и подумал, что сейчас они меня пристрелят. Немец осветил мое лицо фонариком и, увидев, что я действительно небольшой, швырнул меня в сторону. В темноте я отполз в кукурузу. В ночной тишине послышался топот скачущих лошадей. Это был наш разъезд из корпуса Гая. Я помчался к ним.
— Немцы, немцы здесь!
Кавалеристы окружили разведчиков и заставили их сдаться.
То были первые дни августа 1918 года. Темрючане обороняли осажденный город всеми силами. В бою с белоказаками у Гнилой горы участвовали даже школьники — мои ровесники. Мы были в цепях пехоты и не дрогнули перед белогвардейскими кавалеристами с обнаженными шашками. Это были последние мучительные дни Темрюка в осаде.
Так кончилось мое детство, короткое и нелегкое. Юность обозначилась иной суровостью жизни и сознательным направлением своих сил против врагов трудового народа.
Да, если бы вопрос Сталина был обращен ко мне лично, ответ последовал бы незамедлительно: готов сражаться с оружием в руках, пока глаза видят врага, пока есть воздух в легких. Но я еще и секретарь обкома, и моя обязанность не ограничивается личной готовностью к бою. Передо мной встала более сложная задача — быть в ответе за всех коммунистов области, быть в ответе за все.