«Да— да… Да-да-да… Да-да-да», -охотно подтвердил стуком колес тронувшийся поезд. Офицер положил портфель на колени и, закурив, стал смотреть в окно, где под насыпью закружился хороводом, взявшись за ветви, болотный осинник вперемежку с молоденькими елками и березками. Этот древесный хоровод примелькался и не запоминается, он безрадостен и не нужен ни поезду, ни пассажирам. Но сегодня, второго апреля, и этот путаный хоровод понятен чем-то близким, зачем-то нужен. Может быть, потому, что скользящий по стволам разорванный дым от паровоза напоминает дымки от выстрелов. Только ему одному понятен и нужен.
— Ужин с француженками… не интересуетесь? А еще офицер. Не стройте из себя оригинала, молодой человек! В каком корпусе вы воспитывались? Не в Смольном же институте… Вы помните куплет про институток? «Миноги вкусны для закуски… узки…» Ха… ха… ха… В Смольном…
Это не к нему обращаются, это рядом в купе назойливо бубнит жирным сиплым баском какой-то пошляк. — Из-за француженок все и вышло… На этой самой дороге в поезде… Князь ехал из Шувалова с четырьмя француженками… Одной ему, как видно, мало было… Ха, ха… А Максимов, я с ним лично знаком… Бретёр ужасный… Три имения — свое и двух жен — спустил… Максимов открыл дверь и уставился на одну из француженок… Приглянулась ли она ему, или так что… Черт его знает… Та его и уязви: «Уж не фотографию ли вы с меня снять хотите?» А он ей в ответ: «Я, — говорит, — вашу фотографию всегда могу купить в публичном доме, где вы служите». Ловко? Ха-ха-ха… Мамзели в амбицию… Тут князь вмешался, все-таки как-никак дамы… Слово за слово… В результате дуэль. Дистанция двадцать пять шагов, по одному выстрелу из пистолета, стрелять по желанию в промежуток четырех секунд между счетом «раз… два… три… стой!» Князь выстрелил первый и промазал… Максимов ранил его в живот… Через двое суток князь скончался от заражения крови… Ну, конечно, скандал преогромнейший… Светлейший князь Витгенштейн, сотник конвоя его величества… Завтра третьего апреля как раз суд… Думаете, сядет? Ничего, выкрутится… Просидит в крайнем случае месяц в крепости и подаст на высочайшее… Вот увидите, помилуют… Максимов, хоть и отставной, а все же полковник запаса… Тут честь мундира обязывает…
Пошляки! Он им покажет, к чему обязывает честь мундира! Только бы не привязался этот старый болтун с расспросами — в каком полку… Шувалове… Теперь недолго… Петербург… Наконец-то!
Сегодня и он не так гранитно-хмур, как обычно, и встречает приезжих у вокзала бледным, не греющим солнцем с легким апрельским морозцем. Офицер сам вынес свои два чемодана на платформу и только тут передал их подбежавшему носильщику, приказав сдать на храненье. Полученную затем квитанцию он разорвал на мелкие клочки: «Все равно не пригодится. На всякий случай запомню номер».
Налегке, с одним портфелем, вышел офицер с Финляндского вокзала на площадь, где на него, наезжая и сшибаясь пролетками, накинулись наперебой застоявшиеся извозчики:
— Пожалте, ваше высокоблагородие! Куда прикажете?
Честь везти господина офицера досталась старику извозчику, у которого у одного почему-то, несмотря на ясную погоду, оказался поднятым верх пролетки. Офицер сел, не торгуясь, сказав только: