- Попрощайтесь с телом, - сказали нам.
Все по очереди подходили, что-то говорили, целовали в лоб.
Мать ее устроила истерику: плакала и хваталась за гроб. Ее отвели в сторону подруги Иры.
Я подошел последним. Бесконечно долго смотрел на ее умиротворенное лицо… Думал о том…ошибка…моя ошибка. Наклонился и легонько поцеловал ее в губы…холодные и сухие.
- Я люблю тебя, Ира, - прошептал я, и почувствовал, как под стеклами темных очков, наворачиваются слезы…помолчал и добавил, тихо, - прости меня…я…я никогда себе это не прощу.
Резко выпрямился и отошел в сторону.
Двое рабочих, стали аккуратно опускать гроб в яму.
Мать всхлипнула и бросилась к ней. Я удержал ее, сказав что-то, пускай и банальное, но действенное.
Мы все бросили по куску земли. Она была свежей и мокрой.
Небо затянуло тучами, и на землю падал мокрый снег.
Рабочие стали забрасывать яму землей. Я обнимал безутешно плачущую мать за плечи.
Могилу засыпали, водрузили крест. Возложили цветы и венки.
- Дима, пойдем, - сказала мать Иры, и я вздрогнул от ее слов, которые оглушительно прозвучали в мертвой тишине.
Мы загрузились в автобус и поехали в какое-то кафе…на поминки…
И вот, сейчас вечер. Вечер того дня, когда мы похоронили Иру. Поминки уже окончены, я и пятеро ее одноклассников - два парня и три девушки - решили посидеть ее в пабе, выпить пива.
Я смутно помню их. Помню, что были такие в нашей школе, в других, младших классах, но, большего сказать не могу.
Одна девушка - Аня - очень миленькая, и я пытаюсь вспомнить что-то о ней. Ничего, провал в памяти.
Мы пьем пиво. Я плачу, как самый старший…самый виноватый…
Все прощаются, расходятся, и мы остаемся с Аней вдвоем.
Вспоминаем Иру…
Аня говорит, что помнит меня по школе. Я вру, что тоже.
Мы выпиваем еще по пиву. Девочка уже дошла до кондиции.
На ней симпатичный реглан Tom Tailor и черные, подчеркивающие достоинства великолепной фигуры, джинсы Motor…
Заканчивается все в чилл-ауте паба. Она спиной к стене, я, соответственно, лицом к ней.
Я целую ее шею.
- Дима, милый, - шепчет Аня.
- Дима, Димочка, солнышко, - шептала мне Ира.
Я залажу девочке под реглан и начинаю ласкать через лифчик сосок.
Нас могут увидеть. По хуй.
- Да, да, - шепчет Аня.
- Солнышко мое, Димочка, - шептала Ира.
Аня стащила с себя джинсы и бросила их прямо на пол, обхватила мои ноги своими. Я приспустил брюки и стал медленно входить в нее.
- Да, Дима, да… - шепчет Аня.
- Димочка, это не правильна, - просила меня Ира.
Просила…предал…не смог.
Не думать ни о чем…только дырка и мой член. Как и тогда. Я чувствую, как горло сводят спазмы, кишки подступают к нему… На глазах выступают слезы и стекают по щекам.
Я жмурюсь. Нет слезам…
Нет ничего…
Только пизда и хуй. Хуй и пизда. Влечение, законы физики…так должно быть.
- Да, милый, да, - шепчет в порыве страсти Аня.
Я вхожу в нее смело, твердо, решительно.
Трахаю, фачу, жарю…
Нет пощады…
Трахать! Трахать!! Трахать!!!
Слезы текут из глаз ручьями, еле сдерживаю накатывающую волнами тошноту.
- Еще, еще, - жарко просит Аня.
- Еще, еще, - просила Ира.
Всем нужно одно и то же. Все одинаково. Все мы - одинаковы.
Разница лишь в размере и времени, которое необходимо к доступу.
Господи, да разве можно?
Сейчас кончу.
Можно…нужно…
Тошнит, кружиться голова…мне хорошо…очень хорошо…
Хуй и пизда! Туда и сюда! Кончаю сильно, страстно. Ее крик - восхищения, похоти.
Оргазм. Крик. Хуй и пизда.
Так было всегда! Так есть! Так будет! Всегда! Да! 31 Декабря. (Лэдди) Я пил водку из горлышка. Но омерзительный сладковатый запах уже не отпугивал меня так сильно - самого себя я ненавидел куда больше. Похоже, я не ел ничего уже два или три дня. Черт возьми, сегодня тридцать первое декабря! Этот кошмарный, нелепый, убийственно длинный и полный безысходности год должен был закончиться через несколько часов.
Я глотнул еще и, сделав несколько шагов, упал на колени. Грудная клетка сжимала легкие своими могучими костяными пальцами. Дыхание со свистом прорывалось через обожженное холодом и алкоголем горло. Мне было нечеловечески плохо. Настолько, что я даже не мог мечтать о такой благодати, как отбросить копыта прямо сейчас и здесь. Для этого надо было сделать несколько шагов, но сил на это уже не осталось. Кишки жили какой-то своей таинственной жизнью, шевелились в брюхе как клубок змей, завязывались в узлы и ползали. Ребра сжали грудь еще сильнее. Похоже, в легких скопились все смертоносные газы, выработанные моим организмом за последнее время. Я не мог подняться. Засунул пальцы в глотку и попробовал проблеваться. Сначала ничего не выходило, затем кишки судорожно дернулись, и по моему подбородку потекла маленькая вонючая струйка.
Удивительно, но оказалось возможно сделать надо собой усилие, и я выблевал огромную лужу чего-то совершенно жуткого, какие-то черные комочки перемешивались с зеленоватой кашицей. Я и не знал, что у меня в желудке такой отстойник. Стало легче и я смог подняться.
Я стоял посреди двора в каком-то малознакомом районе. Тридцать первое декабря! Когда-то у меня была наглость считать себя лучше таких людей, как Стомп или Кэп, а теперь я полный отброс даже на фоне этих уродов. Когда-то я встречался с Маринкой и мы любили друг друга, а теперь я забыл как заниматься сексом. Когда-то у меня был свой стиль в одежде и поведении, а теперь а опустившийся алкаш и ничего больше.
Но ведь сегодня, блядь, тридцать первое декабря! Волшебный, нахуй, день. В моем разбавленном водкой мозгу родилось совершенно сумасшедшее желание. Я отправился домой. Сполоснулся под душем, помыл голову. Удалось найти несколько чистых шмоток, но фирменного милитари не вышло - ботинки давно развалились, и я надел кеды. Я вошел в комнату и застыл. Способен ли я на это?
Да, теперь я на все способен. Я позвонил Маринке.
- Алло.
- Привет.
- А… Привет…
- Как дела? - я хотел изобразить веселость, Новый год все же, но пропитый голос и глубокий нравственный упадок рвались наружу.
- Ничего. Ты как, живой еще?
- Марин, я решил вернуться.
- В смысле?
- Давай Новый год вместе отметим?
- Ну… нет… я договорилась уже…
- Марин, тебе не двоюродный племянник из Монголии звонит. А я.
- Лэдди… не обижайся, но нет. Точно.
Совершенно очевидно, какой вопрос мне хотелось ей задать, но я решил повременить, тем более, что после долгого перерыва я снова обрел способность планировать стратегию беседы.
- Ладно. Я позвоню еще?
- Звони…
Ужасно, если у нее кто-то есть. С другой стороны она симпатичная девушка, и с какой стати ей прозябать в одиночестве. Было уже около шести вечера. Чего там скрывать, я рассчитывал, что мы проведем Новый год вместе, и я вернусь туда, откуда ушел почти год назад. Праздновать с теми уродами, которые были моими постоянными спутниками за это время не хотелось абсолютно. Я мечтал о новой жизни, но без Марины эта жизнь была невозможна. В холодильнике оказались четыре бутылки пива. Немного подумав, я взял одну из них. Моя мимолетная трезвость улетучилась как мираж - с полбутылки я был уже косой.
- Марина… - я бубнил себе под нос сидя на облезлой кухонной табуретке, - как же так, черт… как же так… ты же там без меня просто не сможешь… помнишь как ты плакала, а тебя успокаивал… помнишь, как ты жаловалась на маму, а говорил, что родителей надо ценить… Помнишь как мы первый раз переспали, и я был первым кто довел тебя до оргазма… помнишь тот букет, который я привез тебе аж из далекого Амстердама… ты еще встречалась с кем-то, но хотела его бросить, а заявился с таким букетом, что ты… позвонила ему и сказала, что все… Черт! Позвонила! Бля, чертов телефон, по хрипам динамика надо догадаться, что теперь человек может жить и без тебя, а ты, мил человек, иди на хуй и не оглядывайся!