Все сказанное не мешает электрону перемещаться привычным нам образом в привычном пространстве и времени, но в каждое конкретное мгновение электрон в своем внутреннем времени проживает вечность, нарезая круги вокруг ядра атома.
Теперь перейдем к человеку. В простоте мы считаем, что мысли человека, а также картинки сна, которые он видит (которые тоже – мысли), возникают в результате протекающих в веществе мозга процессов – что-то от электричества, что-то от химии, возбуждение определенных участков, и все такое.
Но человек – проще ли электрона?
Ниже ли он в своих возможностях?
И вот, существует некое облако – пространство мысли – вместилище и блуждалище – картинок, образов, слов. Там они – образы, картинки,слова, заготовки неподуманных мыслей – существуют в каком-то виде.
Днем мы своим сознанием находимся вне этого облака, занятые дневными делами, а ночью погружаемся внутрь, и тогда возникает та же проблема, что у электрона. С одной стороны наше сознание пребывает во всех, условно говоря, точках этого облака (пространства образов), то есть вроде бы видит в нем всё одновременно и сразу, а с другой стороны оно ограничено в возможностях и может осознать-увидеть только одну какую-нибудь картинку, услышать только одно слово. А дальше происходит то же, что с электроном, который правильней было бы называть атомом. Сознание человека как бы поочередно рассматривает все картинки. И образуется какой-то порядок просмотра, внутри которого появляется свое «раньше» и свое «позже», и рождается иллюзия протекания времени, хотя все происходит в один-единственный момент – тот, когда прозвучал тревожный сигнал мобильника, и весь этот сон, участниками которого мы являемся, разворачивается в этот единственный момент, и не выйдет за пределы этого момента, каким бы длинным этот сон нам ни казался, то есть каким бы длинным он ни был по нашему внутреннему времени.
– Каким бы длинным он ни был – это сколько? – спросил Нестор.
– Вся жизнь, и немного в придачу, – засмеялся человек. – И вынул из шляпы белого кролика.
25
Нестор сидел на ступеньке, бегущей вниз. И с тревогой прислушивался, ожидая услышать за спиной стук каблучков по асфальту.
После прошлой встречи ему было нехорошо.
Какой-то несуразный костюм был на Лиле в тот вечер (почему – вечер?), в котором она была упакована как пирожок в футляре (почему – пирожок, почему – футляр?). Сверху пиджак светло-мышиного цвета, туго застегнутый на пуговицы, снизу прямая юбка, тоже тугая, тоже с пуговицами.
В этом костюме хотелось называть ее по имени-отчеству, которого Нестор то ли не знал, то ли не помнил.
В тугой юбке она сидела, тесно сдвинув колени и косолапо раздвинув ноги, как диктовала высота ступеньки.
Она не боялась быть пирожком в футляре. А Нестор страдал, сидя рядом, хотя понимал, что не одежда, как говорится, красит.
Он хотел перескочить, не прощаясь, на другой эскалатор, но оттуда раздавался смех и веселые голоса, а под настроение ему больше бы пригодились старухи, одетые в черное.
От нечего делать Нестор изобразил два стакана растворимого кофе с молоком и сахаром. К ним два пирожка, упакованных в пленку. Или один пирожок? Пирожок, туго упакованный в пленку, но Лиля не видела в этом намека. Она поставила стакан на ступеньку. Нестор тоже поставил свой стакан. С чем может быть этот пирожок, пытался он угадать (с капустой, творогом или с повидлом, такие просматривались варианты).
– А с чем пирожок? – спросила Лиля, пытаясь поддеть ногтем тугую пленку.
– С повидлом, – сказал Нестор (на губах у нее были следы повидла, хотя она об этом еще не знала).
– Я так и хотела, чтобы с повидлом.
Нестор взял у нее из рук пирожок. Плотная упаковка не поддавалась. Где-то должна была быть складочка или уголок, потянуть за который – и будет легко, так должно быть устроено. Нестор тянул, теребил, и оказалось вдруг, что он расстегивает пуговицы на Лилином пиджаке.
Здесь был живот, мягко упиравшийся в нижнюю пуговицу, и много другого, что хотелось потрогать. По каким-то канонам красоты, кажется – индийским, на животе можно было найти три складочки ниже пупка, но Нестора больше привлекали коленки. На юбке тоже были пуговицы, – разрез сбоку и три маленькие пуговицы – Нестор расстегнул их одну другой.
Он задержал ладонь там, где она оказалась, чувствуя под пальцами теплую, живую кожу, потом переместил ниже, понемногу приближаясь к месту своего вожделения.
Сверху вниз (почему?) по эскалатору бежали люди, которые стреляли друг в друга шариками, и бросали хлоппакеты с краской. Пробегали мимо ступеньки, где он и Лиля сидели, почти тесно, почти обнявшись, а может, перепрыгивали через – всё это не беспокоило Нестора. Он уже чувствовал себя почти как маньяк Бенджамин с его харизмой и волей, но вдруг что-то произошло, и он оказался один, с пустыми руками на ступеньке эскалатора, идущего вверх.
С того времени в душе Нестора поселилось беспокойство. Сидя на ступеньке, он вслушивался в стук сбегающих по лестнице каблучков за спиной (а они были слышны еще издалека, еще задолго) и гадал, в каком наряде появится Лиля на этот раз. Он не хотел видеть на ней костюм бледно-мышиного цвета. Даже если бы этот костюм был бы голубым или розовым, все равно не хотел бы.
А все другое принимал с радостью – и когда присаживалась рядом на ступеньку, и когда, не оборачиваясь, пробегала мимо.
26
Нестор сидел на ступеньке, бегущей вниз.
Никто не обгонял его, никто не садился рядом.
С соседнего, идущего вверх, эскалатора слышались громкие голоса и смех. Там люди стреляли друг в друга краской из пистолетов, бросали хлоппакеты и поднимались веселые, в ярких разноцветных пятнах.
Не нужно было вставать, чтобы видеть это.
Мимо медленно проплывало голубое рекламное слово, нарисованное как раз под перилами, и, поравнявшись с Нестором, остановилось.
Все это уже было, и не один раз: ступенька, люди, слово – все повторялось, да и должно было повторяться внутри ограниченной сферы – с точностью, может быть приблизительной, а может быть – полной, вплоть до засевшей в голове мысли о том, что все повторяется.
Но этот миг, кажется, повторялся много чаще других, которые еще не успели повториться (точнее было бы сказать, не «миг» а «место», употребив соответствующий глагол, – место в облаке событий) – так думал Нестор, хотя это, наверное, было скорее ощущение, нежели мысль.
Рекламное слово сдвинулось с места, и тут же его обогнало корявое матерное, написанное кривым фломастером.
«Почему так? – подумал Нестор. – Как получается, что корявое матерное слово плывет со своей собственной скоростью отдельно от голубого рекламного?»
– Эффект растра, – сказал тут же появившийся человек в шляпе. – Представь, что голубая точка рекламного слова нарисована в глубине тонкой трубочки, из которой она видна только под одним определенным углом, а синяя точка матерного слова нарисована в глубине другой трубочки и тоже видна. Человек переместился и перестал видеть обе точки, но он стал видеть две другие, также нарисованные в глубине тонких трубочек. Но место новой голубой точки и наклон ее трубочки подобраны так, что человеку кажется, что это все та же самая голубая точка, которую он видел раньше, только сдвинувшаяся – на один, скажем, миллиметр. А синяя точка за то же время покажется сдвинувшейся, скажем, на два миллиметра, что тоже определяется тем, как расположены трубочки, сквозь которые она видна. Отсюда разная скорость.