– Довольно, – взмолился Нестор, – Хватит. Хватит-хватит-хватит.
– В нашей звездной окрестности есть планета Бу, у жителей которой в алфавите действительно всего две буквы, – сказал человек в шляпе и развеялся ветром. А человек с бородой растворился как сахар.
20
– Мы с тобой разные люди, – говорил Нестор, – Жаль, что мы с тобой разные люди. Я не могу спуститься вниз, оставаясь на этом эскалаторе. А ты не можешь прыгнуть вбок – на соседнюю ленту.
– Не вижу, зачем мне нужно было б куда-то прыгать, – сказала Лиля.
– А мне вот придется прыгнуть, – сказал Нестор и вздохнул.
– Есть люди, которые вообще боятся ездить в метро, так они и не ездят, – заметила Лиля.
– Это не страх, – солгал Нестор. – Человек должен ограничивать себя, чтобы оставаться человеком. Иногда его ограничивают культурные нормы или правила, которым он добровольно подчиняется, а иногда, – Нестор вдруг понял, что произносит чужие слова, словно не он сам говорит, а человек в шляпе, невидимо вставший за плечами, – иногда он по собственной воле накладывает на себя добровольные ограничения. Потому что если нет ограничений, которые человек так или иначе, но в любом случае добровольно, берет на себя, то значит все дозволено, правда?
– А по-моему, ты просто боишься, – сказала Лиля. – И тогда непонятно, зачем ты вообще встал на этот эскалатор. А если уж встал, то надо идти до конца. Может быть, в этом заключается долг и сермяжная правда. – Она улыбнулась, чуть раздвинув губы, и Нестор понял, что именно так мог бы улыбаться человек в шляпе, хотя и не помнил, как именно тот улыбается. Значит, она тоже произносила чужие слова, оно и похоже было.
– Но человек, по своей воле принимающий на себя ограничения, точно так же по своей воле может их и нарушить, – сказал Нестор (и это снова был человек в шляпе, который то за одной спиной стоял, то за другой, словно играя в прятки). – Наличие запрета предполагает возможность его нарушения, и человек перестал бы быть человеком, если бы время от времени не нарушал установленные запреты. И, в конечном счете, это всегда вопрос его свободного выбора – нарушить или не нарушить. Начиная еще от библейской истории с яблоком. И вот, – Нестор с облегчением почувствовал, что человек, стоявший за спиной, исчез, – не махнуть ли нам через эту, как ее называют, балюстраду. И вместе поедем вверх.
– Это будет как побег вдвоем, – засмеялась Лиля.
Это был ее собственный смех, без чуждой примеси. Нестор обрадовался ему, как радуются неожиданной встрече, или как что-то упало с плеч. Обрадованный, он забыл, какой убедительный довод у него был наготове – может, не у него, а у человека в шляпе, из-за спины диктующего слова, но довод, он помнил, имелся, и самый убедительный.
– У меня появилось предчувствие, – сказал Нестор. Это было не то, что он собирался сказать, но хоть что-то. – Знаешь историю Титаника. Там было предчувствие у некоторых пассажиров, и они сдавали билеты. А другие – опаздывали к отплытию, как бы случайно. А некоторые матросы увольнялись. А еще, ты знаешь, были даже такие, кто уже после того, как корабль отчалил, бросались в воду и плыли к берегу, как тонущие крысы.
– Не тонущие, а с тонущего, – поправила Лиля. – С тонущего корабля крысы.
– Все равно, – сказал Нестор, – крыс там, я думаю, не было. Еще не успели заселиться на новый корабль. А вот предчувствие у меня есть относительно того, что нас, может быть, ожидает внизу.
– А у меня нет предчувствия, – сказала Лиля (не сказала, только пожала плечом, но ясно всё было так, словно сказала).
– А вот посмотри, как выглядят люди, которые поднимаются снизу по встречной ленте, – выложил Нестор свой последний, долго приберегаемый довод. – Они плачут и стонут, поднимаясь наверх, посмотри.
Они поднялись на ноги и посмотрели.
На идущей вверх ленте молодые и веселые люди стреляли друг в друга шариками с краской. Их лица были раскрашены в цвета радуги.
– Нет, это не то, – быстро сказал Нестор. – Закрой глаза, сядь и поднимемся снова.
Она подчинилась с неожиданной легкостью. Может, таков был момент, естественным образом наступивший, когда можно было попросить даже большего или решиться на большее, но момент, если и был, то уже прошел, не принеся Нестору существенной пользы.
На соседнем эскалаторе поднимались вверх старухи, одетые в черное, и угрюмо молчали назло Нестору.
Один какой-то мальчик, голова которого еле поднималась над перилами, громко плакал и не останавливался.
– Из обыкновенного случая слона делаешь, это надо? – сказала Лиля.
Нестор устыдился и исчез с глаз.
Перенесся туда, где стояли старухи, одетые в черное.
Сейчас они причитали и плакали, но это уже не имело значения.
21
Нестор спрашивал у человека в шляпе про стеклянный звон – тревожный сигнал мобильника – который повторялся с навязчивостью кошмара.
Может, это и был кошмар – не кошмар, собственно, а признак кошмара. Как приметное дерево в лесу, на которое натыкается заблудившийся – раз, и еще раз, другой, третий – и понимает, что заблудился уже окончательно, и что из леса не выбраться.
– А надо ли выбираться? – спрашивал человек. – Ведь нельзя сказать, что тебе здесь плохо. Какие-то неудобства, может быть, и имеются, но ни настоящего страха, ни настоящей боли. А перечень возможных событий еще не исчерпан, впереди ожидаются интересные моменты, могу обещать. Кроме того, у тебя есть ведь некоторые планы, или скажем так – помыслы. И не обидно тебе будет уходить, ничего в этом смысле не сделав?
Нестор вспоминал о Лилиной непотроганной коленке, смущался и умолкал, но потом обращался снова к теме тревожного звона.
– Если этот сигнал, как ты говоришь, звучал один-единственный раз, значит ли это, что я снова и снова возвращаюсь в этот момент времени, когда он раздался? Непостижимо, но я готов поверить. И тогда вокруг меня действительно кошмар, из которого нет выхода.
Но человек уходил от ответа, предпочитая развеяться ветром или растаять как сахар, а однажды сказал:
– Начнем, отступя. Человек сложен – это так. Но думая в конечной перспективе о человеке, представим что-нибудь более простое и знакомое. Что-нибудь элементарное – например, атом, относительно которого мы представим, что он наделен неким элементарным сознанием.
Звуки внизу становились тревожней и ближе, и Нестор, недослушав, перемахнул на соседний эскалатор.
Иногда ему казалось, что он перелетает на крыльях. Что может, когда захочет.
22
Нестор и Лиля разговаривали, сидя, как всегда, на ступеньке эскалатора, идущего вниз.
Со стороны могло показаться, что они просто разговаривают (если б только где-нибудь была та сторона, с которой могло что-то казаться).
А на самом деле они произносили чужие слова, которые как бы диктовал им человек в шляпе, который был рядом, словно невидимый, и стоял то за одной, то за другой спиной, то и дело меняя место.
Нестор подчинялся его влиянию и чувствовал это, но иногда ему удавалось вставить в разговор и свое слово.
Он думал склонить Лилю на то, чтобы вместе перепрыгнуть через перила на другую ленту – идущую вверх, а может быть, и дальше – на неподвижный эскалатор. Это был бы словно побег вдвоем. Нестор пытался увести разговор в нужную сторону, и это почти удавалось ему, но человек в шляпе вмешивался и мешал, за двоих рассуждая о ненужных вещах.
Еще Нестор думал положить руку ей на колено, но не решался – не от нерешительности, а довольно было того, что он держит в ладонях ее босую ногу. И действительно было довольно, Потому что существовал непреодолимый зазор между намерением, которое оказывалась где-то в прошлом, и настоящим моментом, самим по себе счастливым.