Вы ведь знаете, наверное, что шлюпка может идти под парусами разными галсами, в зависимости от того, с какой стороны дует ветер, — ложиться на разные курсы, двигаться к цели не по прямой, а по ломаной линии. Случается необходимость повернуть шлюпку в обратном направлении и лавируя идти на парусах против ветра. Всем этим мы на учениях и занимались. Ветер, как вам тоже известно, нередко дует не с одинаковой силой, а порывами, шквалами. За этим нужно следить самым внимательнейшим образом: прозеваешь — и внезапно налетевший шквал сразу наполнит паруса и опрокинет шлюпку. Поэтому-то шкоты не завертывают, не закрепляют, а всегда держат на руках свободно, чтобы в случае нужды быстро перейти на другой галс, подтянуть парус, либо вовсе его убрать. Это первейшая морская заповедь, а ее-то Кирьянов и нарушил.
Баулин нахмурился, барабаня по столу пальцами.
— Не дай бог никому попасть в такой переплет!
— Вы же сказали, что погода была замечательная, ни облачка?
— Вот облачко-то как раз и появилось. Минуло уже несколько часов, как мы вышли на учения. Я хотел было повернуть обратно, но ветер, и без того не очень сильный, совсем вдруг стих. Паруса не шелохнутся; море — зеркало, только марево над ним дрожит. Словом, полный штиль. Без ветра и солнце стало куда ощутимее. Зной словно разлился вокруг. И чайки исчезли, и игрунов дельфинов не видно. Вам никогда не доводилось испытать неподвижный зной? Пот льет изо всех пор, одежда прилипает к телу, каждая частица воздуха, который вы вдыхаете, словно насыщена расплавленным солнцем. И главное — немыслимая тишина, воспринимаемая как предвестие чего-то грозного, неотвратимого. Меня охватило тревожное предчувствие, и я видел, что встревожены и все мои ученики, хотя они не могли, конечно, даже подумать, что вскоре все вокруг станет дыбом. А я знал: будет шквал, да не какой-нибудь легонький, раз-два шевельнул, качнул и умчался в сторону, а из тех, что бывалые моряки называют чертовой мельницей.
— Откуда вы это знали?
— Облачко подсказало. Оно появилось над горизонтом внезапно, не так чтоб уж очень высоко, белое, и не с округлыми краями, как у кучевых облаков, а какое-то растрепанное. Вокруг все притихло, все неподвижно, а оно несется, будто кто-то могучий, всесильный подгоняет его. Не мешкая, я скомандовал «весла разобрать», но паруса не убрал, полагая, что первые порывы ветра будут не такими уж резкими, и мы с их помощью хоть мили полторы, да пробежим. Повернули к берегу, идем на веслах с предельно возможной скоростью: тридцать один гребок в минуту — большего с молодых моряков я не мог и требовать. Они-то, ясное дело, не представляли еще, почему я так тороплюсь. А я оглянулся и понял, облачко меня не обмануло: там, где всего несколько минут назад оно неслось одно, вдогонку за ним с еще большей стремительностью мчался уже целый косяк облаков и не нежно белых, а сизо-свинцовых. Зеркальную гладь моря внезапно пересекли темные полосы ряби. Солнце сияло по-прежнему, но расплавленного зноя как не бывало. Глядя на стремительные зловещие облака, я почувствовал сначала едва ощутимое дуновение, а когда обернулся к моим ребяткам и скомандовал взять паруса в рифы, то есть сократить их площадь, то в затылок мне дохнуло уже как из кузнечных мехов, паруса заполоскались, снасти захлопали. Прошло еще каких-нибудь минуты три, и все море почернело, а туча, не отдельные облака, а именно туча, закрыла полнеба. Теперь уже мне не нужно было объяснять, что надвигается. Ребята поняли — зевать некогда. Я порадовался тогда, что на лицах у них не было и тени страха, который неизбежно влечет за собой на море беду.
Слушая Баулина, я представил одинокую шлюпку в широком морском просторе, офицера-моряка, сидящего за рулем, двенадцать пареньков, ждущих первого шквала в своей жизни и не подающих вида, что они боятся его.
Внезапно глаза Баулина потемнели, как, наверное, так же внезапно потемнело море, о котором он рассказывал:
— Один струсил, только один….
— Кирьянов? — догадался я.
— Да, — кивком подтвердил Баулин, — Если бы вы видели его в те минуты! Он как-то весь сжался, в глазах панический ужас. Уставился взглядом через мое плечо, ничего не видя, кроме нагонявшего нас шквала, словно загипнотизированный им. Я едва успел предупредить: «У шкотов не зевать!», как ветер наполнил паруса до отказа, и мы помчались, что твой торпедный катер. Не вдруг, конечно, мог ветер, хотя бы и такой ураганной силы, разболтать окружавшую нас воду, не вдруг могли возникнуть на спокойной поверхности моря гигантские волны, но мне-то было отлично известно, что шквал пригонит их вместе с собой. Он и пригнал вздыбленное стадо волн.