«На суше и на море»-1961
Повести, рассказы, очерки
Николай Тихонов
ЗЕЛЕНАЯ ТЬМА
Рассказ
КОГДА Отто Мюллер, пробравшись по узкому проходу среди теснившихся пассажиров, сел наконец на свое место у круглого, похожего на иллюминатор окна, он почувствовал, что действительно устал от сборов, от необычных переживаний, оттого, что выпил сегодня больше, чем надо.
Лицо его было кирпично-розового цвета. Казалось, что если он заговорит, то будет говорить одни дерзости. Даже глаза стали тусклыми. В тяжелом тесном кресле было неудобно сидеть. Белый пробковый колониальный шлем, который все время держал под мышкой, обращая всеобщее внимание, он небрежно положил вместе со шляпой на высокую полку над головой. Ему было душно, он не знал, что с собой делать, поэтому обрадовался, когда самолет, как ему полагалось, вышел на старт, как бы набрав духу, взревел всеми своими моторами и двинулся по гладкой дорожке, набирая скорость. Он оторвался от земли, как будто повис в воздухе, но сразу же деревья внизу побежали, как и огни на земле, в сторону — стало понятно, что он в полете. Отто Мюллер на вопрос аккуратной и такой свежей, точно она вышла из ванны, девушки в синем, с сияющими глазами и нарисованной улыбкой, сказал:
— Мне дайте коньяку!
Стюардесса принесла ему маленький стаканчик коньяку, и он пожалел, что она не может присесть напротив. И просить ее об этом не стоит. Он выпил коньяк, засунул стаканчик в широкий карман, который обнаружил на спинке кресла прямо перед собой, откуда торчали рекламные проспекты и угол подноса. Вдруг ему вспомнилось нечто смешное, и он пришел в веселое настроение.
Ну и дурак этот метрдотель, что подошел к ним с таким надменным видом, как индюк, когда он вместе с товарищами занял места за свободным столиком и снял с него какой-то флаг, полосатый, кто его знает! Фриц спросил, куда его девать. «Под стол», — сказал Отто и сунул его к ножке.
И тут подошел этот фрачный идол и сказал таким тоном, точно он проглотил нож: «Вы знаете, что это стол „КЛМ“!»
«Что это такое?» — спросил Отто. Он знал, но ему хотелось позлить этого рутинера. «Это голландская авиакомпания „КЛМ“. Это всем известно! А вы сняли голландский флаг!» — «Ну и что, — сказал, нахально глядя ему в переносицу, Отто: — Видели, братцы, подумаешь, голландский флаг! А мы немцы! И мы у себя дома. Где хотим — там сидим! Все!»
И они так заржали, что метрдотель, постояв в молчании, удалился в раздумье, но Отто видел: удалился чуть улыбаясь, вспоминая что-то, о чем он давно забыл. Вспомнил, каналья!
Неудобно просить еще коньяку. Наверное, эта девушка снова подойдет, потому что ее обязанность ухаживать за пассажирами первого класса. Так и есть. Он пьет, несмотря ни на кого. А что ему смотреть! Он летит в первый раз в жизни на Восток. Вот почему этот белый тропический шлем ему пригодится. Отто достал его в последний момент.
Мюллер закрывает глаза, и с невероятной быстротой, как будто он сидит перед телевизором, перед ним начинают беспорядочно проноситься картины недавних дней. Он видит дядю в старом мундире без погон, с сигарой в зубах, грозно потрясающего в воздухе кулаком, слышит его речь о том, что он, Отто Мюллер, должен отправиться на Восток, в далекую Бирму, куда дядя его устроил на работу. Там его друзья, старые военные специалисты, работают уже давно и они займутся его воспитанием. Нечего сидеть дома. Он — дядя — старый ветеран, вкусивший запах пороха в великой пустыне, он соратник Роммеля, он знает, что теперь другие времена. Надо все начинать сначала. Надо строить империю, строить новый райх по-другому. Смешной дядя, когда он становится похож на попугая, выкрикивая все эти давно известные Отто слова о великой миссии и о том, что надо с немецким терпением и твердостью приниматься за овладение Востоком мирным путем. Надо строить колониальную империю совсем по-другому!
Это уже нравится Отто. Боевые друзья дяди переменили профессию. Они, как он говорит, всюду. Они трудятся на всех материках, кроме Северной Америки. Там есть свои немцы. Но Отто, говорит дядя, должен не забывать, что он — носитель германского идеала, он должен всегда помнить, что немец выше всякого другого европейца. А азиаты созданы именно для того, чтобы он их учил высокой немецкой культуре и технике.
Вот почему Отто летит в неизвестную ему Бирму с чувством первых завоевателей. Он, конечно, читал об этой стране разные книги. Но он специалист по бетону, и там, где дороги и новые сооружения — мосты, плотины, он кое-что может сказать. Тем более, его ждут там большие специалисты. А уж что касается гордости, то за этим в карман мы не полезем.
Он читал недавно книгу, которая ему действительно пришлась по душе. Это книга о том, как плыли первые португальские моряки в Индию. Их вел Васко да Гама. Вот здорово они расправлялись с разными туземцами по дороге! Не стеснялись! И автор пишет, Васко да Гама был так жесток, что его все боялись. Так с ними и нужно. Тогда только и добьешься цели! А что же ему там на Востоке делать с этими цветнокожими? Помочь им, конечно, за их деньги он может, но за хорошие деньги.
У него ощущение, что он летит выполнять великую миссию, и поэтому чувство громадного превосходства над всеми владеет им. Он бросает быстрый взгляд на пассажиров огромного воздушного корабля, невесть где пробирающегося сейчас над облаками.
Вот он видит трех людей средних лет, чем-то неуловимо похожих друг на друга. Они тоже сели в Дюссельдорфе и тоже выпивали в компании в зале перед отлетом, но делают вид очень серьезных людей, не то что он; они даже не смотрят в его сторону, хотя он знает, что они немцы. Он тоже имеет глаза — у них вынуты из портфелей какие-то медицинские журналы, они углубились в них.
Сзади Отто сидят, рассматривая иллюстрированные журналы, муж с женой, потом сидит какой-то восточный тип. Спит, накрывшись газетой, смуглый старик. Дремлет еще несколько человек, откинув спинку своего кресла. Интересно, черт возьми, лететь первый раз в такие неведомые дали. Не надо было пить после коньяка пиво, а потом опять коньяк.
— Мир будет немецким, — это снова вспомнился дядя, у него умение так резко говорить, что невольно запоминаешь. Уж он последние дни старался изо всех сил. — В Европе американцы не могут ничего сделать без нас, а в Азии без нас они тоже никуда не сунутся. Народы Азии любят немцев, потому что боятся. Запомни это, Отто…
Он прислушивается к тихому говору немецких врачей. Они, оказывается, летят в Гонконг[1]. Зачем? Черт их знает! Они тоже старательно жрут все, что им подает стюардесса, и пьют виски, читают медицинские журналы, говорят, наверное, об эпидемиях.
Мюллер откидывается на спинку кресла. Ему, как и всем пассажирам, нет дела, что самолет, пронзая густую синь наступившего вечера, как по невидимому катку скатывается в разбегающиеся разноцветные дорожки женевского аэродрома. Некоторые пассажиры выходят в Женеве. Стоянка небольшая. Отто расхаживал неподалеку от самолета и дышал весенним, еще холодным, даже морозным воздухом. Над аэродромом ходил ветер с просвечивающих в тумане гор.
Когда самолет начал взлет, многие пассажиры уже спали. Было не так поздно, но многие устали за день, иные пассажиры начали полет еще с утра от Стокгольма. И одна за другой гасли лампы в первом классе и зажигались маленькие лампочки, чтобы пассажиры могли читать книги и газеты, не беспокоя соседа, уже желающего погрузиться в сон. Какой-то уют даже охватил длинную кабину, в которой так много разных людей устраивались поудобнее, чтобы скоротать время. Тут не вагон, где можно выйти в коридор и смотреть на пробегающие мимо вечерние пейзажи, видеть огоньки мирных домиков и фары машин, бегущих по дорогам на холмах. Тут не корабль, где можно ходить взад и вперед по палубе и смотреть на вздыбленную пустыню океана, на широкое небо с мерцающими в вышине звездами, названий которых никто не знает, и от этого они становится еще таинственней. И лучше, конечно, не думать о том, что этот длинный корабль висит в безмерном пространстве и под ним где-то замерла темная земля. И если следить хотя бы из окна за его полетом, то смотревший увидел бы с удивлением, что внизу несколько раз повернулась Женева квадратами разноцветных с жемчужными отливами огней. Это самолет делал круги, набирая высоту, и снова и снова падал, как бы проваливаюсь в бездну, чтобы опять дать новый скачок вверх, и наконец он одолел разорванные зубцы и снежные барьеры Альп и начал погружаться в бархатную тьму Ломбардской равнины.
1
Гонконг (Сянган) — территории и город, отторгнутые Великобританией у Китая по неравноправному договору 1842 года. —