Конечно, он по-своему прав, но жаль…
Перед отъездом Галя тщательно прибрала избу, перестирала отцу белье. Роман помог ей нарезать травы и набить матрац, чтобы старику было мягче спать. Что еще она могла сделать? Продукты, капканы, боеприпасы, которых с излишком забросили на вертолете для экспедиции, Буслаев оставлял Дабагиру и Роману как плату за помощь.
Галя вышла на берег озера. Всходила огромная сияющая луна. На воде — мерцающая длинная дорожка. Легкий шелест волны похож на невнятный разговор, на тихий шорох шагов. Красиво. Грустно. Одиноко.
Подошла собака, потерлась головой о сапог. Галя склонилась, потрепала ее ласково по шее.
Почему так, вот любишь это озеро, это небо, мерцающие в воде звезды, шорохи лесных трав, шелест волн, любишь эту жизнь, к которой привыкла с малых лет, любишь отца, этот дом и все-таки оставляешь?
Едва первые лучи солнца озарили далекие сопки, все были на ногах. Собирались молча, сосредоточенно. За забытой вещью в экспедиции, как правило, не возвращаются. Завтракали без аппетита, скорее по необходимости.
Всем было жаль покидать бесхитростного доброго старика Дабагира, да что поделаешь? Сам Дабагир, стоя на берегу без шапки, спокойно попыхивал трубочкой. Оставаться одному для него привычное дело.
Загудел мотор, и лодки заскользили по зеркально спокойному озеру.
— Прощай, Дабагир!
— До свидания, отец!
Дабагир помахал рукой, потом, сгорбившись, заковылял в избу.
— «Какой он уже старый», — с горечью думала Галя, и сердце ее защемило от внезапно прихлынувшей жалости.
Ольджикан капризно петлял по необозримой равнине. С низких полузатопленных берегов взлетали птицы: кулики, утки, аисты. Тяжко всплескивая, ныряли ондатры. Манили на отдых заросшие вейником берега.
— Сколько травы, а не возьмешь, — заметил Скробов.
Он тяжелее других переносил неподвижное сидение в лодке и обрадовался, когда стали перебираться через плавни. Хоть размяться можно.
Было уже за полночь, когда наконец показалась Половинка: две охотничьи избушки на берегу. В одной уже обосновалась бригада охотников, выехавших на промысел ондатры.
Несмотря на поздний час, Авдеев занялся приготовлением ухи. Роман, хмуро уставившись в огонь, сидел на чурке, безучастный ко всему. Это было на него не похоже. Авдеев поглядывал и только неодобрительно покачивал головой: «Не дело этак-то на себя хмарь напускать!»
От старого зверобоя, привыкшего примечать даже примятую травинку на следу зверя, не укрылась ни тоска Романа, ни смятение Гали, стоявшей на жизненном распутье и не знавшей, к какому берегу плыть, ни доброжелательное, с нотками легкой сниходительности отношение к ней Молчанова.
— Ну, кажется, готова. Давайте вечерять, — сказал Авдеев, снимая с тагана ведро с дымящейся ухой. — Роман! Чего сидишь? Расставляй миски.
Ермолов нехотя повиновался. После ночи, которую Галя провела с Молчановым на Муравьином острове, он не находил себе места, извелся.
Ужинали молча. Скробов и Галя взяли свои миски с ухой и ушли в избушку.
— Эх-ха-ха, вот она — молодость! — вздохнул Авдеев. — За девкой ходить, что за изюбром: терпение и терпение надо. Кажется, убегла она от тебя, а ты не огорчайся, свежего следу не теряй, скрадывай ее потихоньку. Что молчишь, Роман? Или неправду я говорю?
— А что я, — пожал плечами Ермолов. — Я ничего…
— То-то, ничего. Ты одно пойми: Молчанов ей не пара. Он городского складу человек, москвич, да и женат. А в жизни как? Лычко к лычку, ремешок к ремешку. Вот и выходит, что ты ей больше под стать.
— Ты, Роман, голову зря не вешай! — заметил Буслаев. — Бывает, перекипит первое увлечение, и вспомнит девушка о своем неизменном друге. Ну, а если и нет, так свет клином на одной не сошелся. Мало ли хороших девчат на свете!
— Да что мне до них-то, Александр Николаевич, — глухо проговорил Роман, — если Галина из головы не выходит?
— Говоришь «из головы не выходит«…А подумал ты, к какой жизни ее тянешь? Галя техникум кончила. Ей хочется руки к любимому делу приложить. Вот и представь: согласилась Галя с тобой жить. Что ей делать? За тобой по тайге кочевать, дело, которому училась, бросить? Вот мы бьемся над перестройкой охотничьего хозяйства края, стремимся облегчить промысел, а ты в стороне стоишь. Ведь, если по совести говорить, так тебя иначе, как браконьером, и не назовешь. Не будь у нас Гали, так и в экспедицию тебя не заманить бы. Нет, Роман, подумай-ка прежде о том, как свою жизнь на правильный путь направить, а тогда и Галя на тебя по-другому взглянет…