— Помогите ему добраться до спального мешка, — прервала короткую размолвку Буркова. — Пусть отогреется.
По тону старшей все поняли, что рано обрадовались. Поиски далеко еще не закончены. А внешний вид Сани, его неожиданное косноязычие усилили притихшие было опасения за участь Крестовникова и Шихова.
Большая луна поднялась над хребтом, высеребрила снежные наплывы на вершине.
Спасатели работали молча. Буркова приказала не отвлекаться, не разговаривать. Работать в темноте становилось все труднее. Короткая передышка, и снова спасатели, осторожно вгоняя в снег щупы, медленно продвигались вдоль скрытой под сугробом каменной стены. Она круто оборвалась. Щупы уже не доставали ее. Конец камня?
Спасатели остановились в недоумении.
— Может, проскочили их как-то? — неуверенно спросил Вася.
— Люся! — позвала Буркова, не отвечая Васе. — Включи приемник.
— Мы пропустили сеанс, пока поднимали Саню, — сказала Люся.
— Сколько осталось до следующего сеанса? — спросила Буркова.
— Минут десять, — ответила Люся.
— Включай.
В густеющем сумраке не видно было ни приемника, ни рук Люси. И оттого, что все придвинулись к ней, сомкнулись плотным кольцом в маленьком кругу, стало еще темнее.
Из приемника послышалось невнятное бормотание. Постепенно голос становился яснее, четче.
— …Куда вы ушли? Еще раз спрашиваю: почему вы ушли? — голос Крестовникова звучал хрипло. — Мы вас слышали совсем близко. Потом вы удалились и больше не приближаетесь. Почти полчаса стоите на месте. Почему? Слышите ли вы меня? Еще раз прошу: если слышите, крикните три раза любое слово. Вас я хоть и очень плохо, но слышу. Жду вашего голоса. Жду. Отвечайте.
Буркова подняла обе руки.
— Ребята!.. Три-четыре!
Семь молодых голосов четко прокричали:
— Слы-шим! Слы-шим! Слы-шим!
Горное эхо подхватило крик, понесло в лощину, повторяя на разные голоса — гулкие, воющие, поющие.
— Ыи-и-им-м!
— Я вас слышу, — ответил приемник. — Но плохо. Очень плохо. Слушайте меня внимательно. Двигайтесь и кричите. А я буду говорить: приближаетесь вы или уходите. Начинайте. Жду.
Цепочка спасателей двинулась вдоль обрыва. Последней шла Люся. Включенный приемник она держала на руках. Из динамика слышалось тяжелое, как у больного, дыхание мужчины. Вслушиваясь в него, Люся понимала состояние Крестовникова и Шихова. Что перенесли они за эти полчаса, передумали? Слышать людей, знать, что их ищут, и не получать ответа на непрерывные призывы.
Буркова остановилась, подождала, пока подтянулись отставшие. Взмахнула рукой.
И снова загремело в горах, темнеющих, пустынных:
— Слышим! Слы-шим! Слы-шим!
— Удаляетесь. — Голос Крестовникова прозвучал ровнее. В нем появилась уверенность. — Повернитесь и пройдите немного в противоположную сторону.
Спасатели повернули. Миновали место, где они начали поиск, сделали еще несколько шагов.
— Голоса стали яснее, — ответил приемник. — Двигайтесь в том же направлении.
Теперь поиски шли по верному пути. Перекличка спасателей и засыпанных продолжалась, пока приемник не произнес:
— Слышу вас почти над головой. Сделайте еще два-три шага влево.
На следующий выкрик ответ Крестовникова был короток:
— Здесь. Стойте.
Вася и Сима взялись за щупы. Они вгоняли в сугроб дюралевые трубки осторожно, боясь задеть голову или лицо ожидающего помощи человека.
— Есть! — взвизгнула от восторга Сима. — Держит щуп! Держи-ит.
— Держит щуп Шихов, — сказал стоящий в стороне приемник. — Не шумите. Слушайте меня внимательно. Откапывать нас слишком долго и трудно. Не знаю, хватит ли у вас на это сноровки и сил. Спустите нам лучше на втором щупе веревку, а потом вытащите нас. Поняли меня?
— Поняли, — ответила за всех Буркова.
— Жду веревку, — повторил приемник. — Рацию свертываю.
Буркова отстранила от еле приметной в лунном сумраке ямки Симу и Васю, сама закрепила веревку мертвым узлом на конце щупа и опустила его в снег.
Первым вытащили из сугроба Крестовникова.
— Спасибо, — еле слышно произнес он и повалился на снег. — Не трогайте меня. Нога… И, избегая расспросов, предупредил: — Шихова поднимайте осторожно. Он с рацией.
Крестовников зажмурился. После долгого пребывания в абсолютной темноте свет полной луны казался нестерпимо ярким, резал глаза. Кружилась голова. Хотелось двигаться, размять онемевшее тело. Он попытался сесть, и снова резко напомнила о себе больная нога.