Для второго взрыва приготовили заряд поменьше — тонны в полторы. Дергачев ткнул сапогом в марлевый мешок, ругнул бригадира — слабо набили, — и снова буксир потянул его сквозь зябкие волокна измороси к избушке бакенщика.
Я зашел в каюту, где Николай Нилыч перезаряжал аппараты. Наверху завыла сирена. В иллюминаторе мелькнул встречный катер.
— Черт несет под самый взрыв… — проворчал Николай Нилыч.
Я сказал, что катер проскочит. С хорошей скоростью ничего не стоит миновать порог, пока мы тащимся.
В узкую дверь протиснулся Дергачев со своим жилетом. Помялся, наблюдая за руками Николая Нилыча, и попросил сфотографировать его. Стеснительно попросил, будто заранее знал, что откажут. Матери хочет карточку послать. У него мать в Новосибирске, а жена с дочкой здесь, в поселке у Брянской шиверы.
Показался он сейчас каким-то мальчишистым, неуклюжим этот Дергачев. И на щеках у него вовсе не борода. Просто он не брит. Замотался, наверно, а может, и ленится.
Николай Нилыч сказал, что никого не снимает, потому что карточки посылать — большая морока, но его сфотографирует, пусть только напишет адрес.
Дергачев присел на койку и долго выводил карандашом буквы. Очень, говорит, почерк плохой, поэтому, чтоб понятно было, пишет чертежным шрифтом. А на буксире сниматься он не хочет: больно страшный вид в спасательном жилете и не брит. Сейчас сделаем взрыв, пойдем к баржам у порога, там он побреется и тогда уж…
Дергачев на полуслове замолк, прислушался. И вдруг резко повернулся, саданул створку двери, вылетел из каюты и загремел сапогами по трапу.
— Что такое? — поднял брови Николай Нилыч.
Мы выскочили на палубу вслед за Дергачевым. Его не было видно за рубкой. Только слышался голос, надсадный высокий голос:
— Отойди от борта, так твою!..
О, что это? Я никак не могу понять сначала. Люди сбились на носу, Дергачев отшвыривает их, а над понтоном вьется гудящее оранжевое облако.
— Отпусти трос! Трос отпусти! — орет Дергачев. Он уже перепрыгнул на понтон и стоит у кнехта.
Бригадир нагнулся к вороту и судорожно возится с тросом.
Наконец понтон отделился от буксира и поплыл по течению. Дергачев забрался на настил, и казалось, будто он вошел в жаркое облако, трепетавшее там. Лишь теперь я понял, что это пламя. Горел порох…
Матрос и два взрывника стояли, прислонившись к рубке.
Николай Нилыч что-то кричал капитану. Я не мог понять слов, хотя был рядом.
Понтон быстро удалялся. Его крутило течением. Он повернулся боком. Там петушиным гребнем цвело пламя и виднелась согнутая фигурка Дергачева.
— Только бы успел… только бы успел… только бы успел… — твердил кто-то.
Дергачев бросил что-то в воду и опять нагнулся к заряду. Наверное, запальники вынимает.
Последнее, что я видел, — он прыгнул с понтона и поплыл саженками по течению. Николай Нилыч рванул меня за плечи и толкнул в каюту. За мной туда влетели взрывники и матрос. Николай Нилыч вошел последним. Губы его дрожали. Он хотел что-то сказать, но слова путались. Его трясло.
За бортом лопнул взрыв. Буксир качнуло, потом что-то тяжело грохнулось и со скрежетом проехало по палубе.
— Д… д… дурья башка! — выговорил наконец Николай Нилыч, обращаясь к матросу. — Р… разве м… м… можно перед взрывом бросаться в реку! Тебя ж водой раздавило бы п… п… подлеца! Сразу и не заметил бы ничего, а потом верная смерть…
Мы вышли наверх. Понтона не было. Вдали, словно бакен, маячил жилет Дергачева. Жив, нет ли?
— Живой, — сказал капитан.
Николай Нилыч покачал головой и промолчал.
На палубе вдоль борта лежала балка с клочьями листового железа — все, что осталось от понтона.
Дергачев выбрался на берег за избушкой бакенщика. Там мы его и подобрали. Его не контузило и ничем не задело.
Оказалось, он не смог опустить заряд под воду и запальники вытащить успел лишь из одного мешка. Когда огонь подошел к патронам, порох взорвался.
А почему пожар начался? Черт его знает почему. Порох — капризная штука, своенравная и не всегда попятная. Может, от проскочившего мимо катера залетела искра, может, еще что… Говорят, случается, ступишь неосторожно — загорится.
Потом «Падун» поднялся к порогу, туда, где у скал приткнулись к берегу две связанные баржи. На них блок, чтобы поднимать затонувшие заряды, в надстройках жилье взрывников.
Дергачев оставил нас пообедать и ушел в каюту.
На деревянном кнехте сидел Митя. Отсыревший капюшон плаща торчал на голове. Митя отрешенно курил сигарету. Всем видом он хотел показать, что давно кончил работу и ему надоело ждать.