Рум! Рум!..
И снова голос певца:
Сегодня не слушан никого,
не слушай отца и брата — сегодня слушай себя.
Прпложи свою руку к груди,
там сердце, оно все расскажет.
Сегодня слушай себя,
эта ночь — твоя жизнь.
Теперь строфа за строфой песня шла по кругу, как трубка дружбы. Сначала, запоминая слова, все слушали певца. Потом куплет повторяла та пара, которая сидела слева от старика. Затем вторая пара, третья… Обойдя весь круг, куплет возвращался к певцу. Старик запевал новый. И этот куплет также шел по кругу.
Время от времени к двум голосам, женскому и мужскому, присоединялся еще один женский. Это другая девушка говорила поющему парню, что она хочет стать его женой. Если парень поднимался и шел на вызов, его невеста, которая только что пела вместе с ним, умолкала. С этой минуты она уже не была его невестой. Он возьмет в жены ту, другую. Не зря их голоса зазвучали так счастливо. Они понравились друг другу, наверное, еще там, на поляне. Без тайных знаков, понятных только двум, тут не обошлось.
Вот она подала ему руку. Он помог ей встать. Продолжая петь, они идут к выходу. Эта хижина им больше не нужна. Остаток сегодняшней ночи они проведут в лесу. Вдвоем. Под ветвями, луной и звездами.
Из хижины уходили пара за парой. Одни парни меняли невест, другие, когда их вызывали чужие девушки, брали за руки своих невест. Та, на чей вызов не ответили, вздыхая, клала руку на плечо тому, за кого посватана.
Перед рассветом хижина опустела. У затухающего костра остались только старик да нас двое — Анди и я.
Старик сидя уснул. Устал.
За хижиной кто-то шептался. Может быть, то шелестели пальмовые листья.
Сколько ему лет, он не знает. Говорит, что очень много. Но силы еще есть, и он с удовольствием приходит на все праздники племени
С рассветом на обширной поляне, где было намечено провести праздник свиней, начал собираться народ
На поляну вынесли свиней, предназначенных для праздника
Папуасские невесты
Владимир Толмасов
ТУМАН
Рассказ
Заставка худ. В. Сурикова
Мы заканчивали свою штурманскую практику на «Вытегре». Мы — это трое курсантов-судоводителей третьего курса «мореходки», что находится на берегу Северной Двины, а «Вытегра» — грузовой теплоход Северного пароходства с красивыми обводами, хорошей скоростью и множеством различных навигационных приборов.
Полгода практики пролетели незаметно. Теплоход совершил за это время немало рейсов, в основном в тропиках, и кроме толстых отчетов мы увозили домой массу впечатлений. Ни мне, ни моим товарищам — Александру Буркову и Льву Антонову — не доводилось до этого бывать в тропиках. Южная экзотика была знакома нам лишь по книгам. А вот теперь перед нашими глазами проплывали чужие берега, пустынные или поросшие пышной растительностью. Мы вслушивались в разноголосый шум вечерних набережных. Палящее солнце экватора заставляло нас скрываться под тентами, а влажная духота ночей выгоняла из каюты на открытую палубу. Нас мучили москиты, а наша обожженная кожа сползала клочьями.
Мы восхищались тропиками и проклинали их. Но все, что мы видели, слышали и чувствовали, оставляло в наших умах неизгладимый след и служило пищей для размышлений, разговоров и споров.
По сложившейся на «Вытегре» традиции желающие поговорить, поспорить или просто помечтать в свободное от вахты время собирались на ботдеке — шлюпочной палубе. Днем там было пусто, по, когда солнце клонилось к западу и на смену зною приходила прохлада, ботдек оживал. В центре полукруга, образованного шезлонгами, устанавливали латунную чашу на треножнике. Чаша служила пепельницей и была необходимым атрибутом вечерних бесед наподобие круглого стола короля Артура. В иные вечера здесь собиралось много народу и шезлонгов на всех не хватало, тогда на палубу выносили легкие стулья-раскладушки.
Только одно место — у трапа на мостик, напротив двери в тамбур капитанской каюты, — никто не занимал. Сюда ставил свое мягкое скрипучее кресло капитан «Вытегры» Иван Сергеевич Корытов — один из старейших капитанов Севера. За свою жизнь он избороздил немало нелегких морских дорог. Родом из поморской семьи, он не выбирал профессию: она перешла к нему по наследству. На капитанский мостик он попал после революции, закончив мореходное училище в Архангельске. Весьма начитанный, Корытов любил пофилософствовать или просто рассказать какую-нибудь историю из морской жизни.
Нас, практикантов, он гонял немилосердно и на вахте покою не давал. Отчеты мы сдавали на проверку только ему, и он, вооружившись толстым красным карандашом и посадив на нос очки, принимался исправлять все наши ошибки. Небольшого роста, несколько сутуловатый, с иронической усмешкой в прищуренных серых глазах, он говорил негромко, но веско. Учить капитан умел и знал много такого, чего и не снилось нашим преподавателям.
Вечерами на ботдеке мы давали волю своему красноречию, но, если здесь присутствовал Иван Сергеевич, надо было держать ухо востро: старик не любил болтунов и демагогов и мог жестоко высмеять потерявшего чувство меры говоруна.
Однажды, отстояв со старпомом вахту, я пошел на ботдек, когда солнце скрылось за горизонтом. Мне удалось отыскать свободный шезлонг неподалеку от моих друзей, которые о чем-то оживленно спорили. Легкий бриз, дувший из Аравийской пустыни, не приносил прохлады, и серебристая полоска далекого африканского берега дрожала в потоках сухого горячего воздуха. Как звезды первой величины, мерцали ходовые огни встречных судов, и буруны под их форштевнями переливались фосфорическим блеском.
За моей спиной щелкнул замок капитанской каюты. Я оглянулся. Яркая полоса света рассекла шлюпочную палубу. В дверном проеме показался черный силуэт большого кресла. Потом дверь захлопнулась и послышался жалобный скрип старого кресла. Прервавшийся на минуту разговор возобновился.
Иван Сергеевич сидел неподалеку от меня на своем обычном месте. Смутно виднелись его белая рубашка, вытянутые ноги в светлых брюках и седой ежик волос на голове. Сидел он молча и неподвижно и казался даже безучастным к разговору, но все мы знали, что старик слышит каждое слово.
— Нет, ты погоди! — хорохорился Лев, наседая на Александра. — Ты вспомни, как у нас ящик с пожарным песком в лепешку смяло. Помнишь?
— Ну что ты кричишь? — басил Саша. — Ну видел. Ну помню. Ну и что из этого?
— Та-ак, значит, еще факты нужны? Пожалуйста. Кажется, на твоей вахте смотровое стекло в рулевой рубке вышибло?..
— Подумаешь стекло! Когда я плавал на «Халтурине» в Атлантике, у нас весь мостик в щепу разворотило.
— Ха! А знаешь ли ты, сколько судов ежегодно хоронит в Тихом океане тайфун? Могу напомнить цифры.
Вскоре этот непонятный спор перешел в настоящую перепалку. И тогда все услышали спокойный голос капитана:
— Юноши, вы так шумите, что, вероятно, разбудили всю подвахту. Но смысл вашего спора понять трудно…
— Видите ли, Иван Сергеевич, — замялся Лев, — мы обсуждаем, что страшнее — тайфун Тихого океана или атлантический норд. Интересно, а как вы думаете?